Пётр Нестеровский - Перо жар-птицы

— Продаешь, пан? — по-деловому кивнул он на товар, разложенный по подстилке.

— Это я то?

— Ну а кто же еще! Хочешь, все оптом возьму, гамузом? — И, не дожидаясь ответа, стал на колени, начал вертеть ручку патефона.

— Пружина липовая, — заметил он скептически. — Дай-ка снимем пробу.

Логвин протянул ему пластинку.

Покупатель сдул с нее пыль, поставил на диск и повернул мембрану. Под иглой зашипело, а затем понеслось:

Все замерло. На этот раз головы повернули все. Над базарной площадью в полный голос звучала «Тачанка»:

— Сюда идут! — послышалось вокруг.

И действительно, сюда шли те четверо полицаев. Передний нес зеленый сверток.

— Пластинку, пластинку убери… — зашептали вокруг.

Покупатель растерянно забегал глазами, обернулся к полицаям, мигом сорвался с места и был таков.

Четверка приближалась, не замедляя шага.

Логвин окаменел — перед ним был Павел.

Павел остановился как вкопанный, он узнал отца.

В тишине слышалось только:

Они смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Руки Павла опустились, зеленый трофей, оказавшийся верблюжьей шерсти одеялом, свисал книзу. Настороженно выжидали остальные полицаи.

Но вот Логвин поднялся. В мертвой тишине, под взглядами десятков людей, они стояли лицом к лицу еще несколько мгновений. Не выдержав, Павел сделал знак остальным и, не оборачиваясь, пошел прочь. За ним — все трое.

И тут зашумело, загудело, загалдело:

— Вот номер! Что-то в лесу сдохло! Это — да!… Не вернулись бы?

Торговец иконами, видимо человек здесь бывалый, тертый калач, говорил Логвину:

— Ну и клистир вы ему поставили, уважаемый! Это же главный паразит у них, сукин сын… Что выкидывает — передать нельзя!

Логвин молча опустился на скамейку.

Кружился диск патефона.

Под вечер они сидели в комнате, не зная, что сказать друг другу. В тишину врезался гудок паровоза, простучали колеса. С улицы послышалась немецкая речь. Варя вздрогнула, схватилась со стула.

— Люда!

— Успокойся, там она, — сказал Логвин.

Прошло несколько минут. Случайно обернувшись к окну, Варя увидела незнакомого человека. Все оглядываясь по сторонам, лавируя среди грядок с картошкой, человек неуверенно приближался к дому. Не прошло и минуты, как он был в комнате.

— Еще раз нижайшее, папаша, — заговорил он, почесывая тонкие усики и в то же время не упуская из виду окно. — Позвольте представиться — Котко Борис Никифорович, сын собственных родителей.

Перед Логвиным стоял покупатель. Тот, что вертел ручку патефона, ставил на диск «Тачанку». Где уж было через тридцать лет припомнить в поседевшем, раздобревшем прорабе этого бойкого, вертлявого юнца!

— Честно скажу, папаша, перетрусил я, как они навалились. Вот и смылся от греха. Потом иду домой, а вы — с тачкой впереди. Так и шел за вами на дистанции. Все боялся ближе подойти, а вдруг они следом…

Логвин молчал, Варя удивленно поглядывала на одного и другого.

— Так хотите — все гамузом и возьму, — продолжал Котко. — Расчет наличными. Само собой, если дорого не запросите. Дело такое — и вам интерес, и мне не в обиду.

Никто из них не заметил, как в дом вошел Павел. В том же черном мундире (чего уж играть в прятки!), с каким-то обернутым в газету пакетом в руке.

— Добрый вечер, дорогие родители, — начал он, деланно улыбаясь, и бросил на стол свой пакет.

Из газеты вырвались одна за другой банки консервов, скатились на пол. За разорванной бумагой выглядывало кольцо колбасы. В завершение он вынул из кармана бутылку водки. И ее поставил на стол. И лишь поднимая банки, заметил постороннего.

— А это что за гусь лапчатый? — двинулся он на онемевшего от изумления Котко. — Вот что, друг любезный, прошу — выкатывайся.

Пятясь к двери, Котко опрометью выскочил во двор и, как тогда на базаре, поскорее унес ноги.

— Где-то видел я его, не припомню, где, — оторвавшись от окна, бросил Павел. — Что же ты, мама, не сказала, что отец вернулся? Эх, ты… Ну, ладно! За счастливое возвращение, — мельком взглянул он на руку Логвина, висящую на повязке, — за мир в нашей семье!

Кажется, он был слегка пьян. Видимо, идя сюда, хватил немного для храбрости.

— Чего же вы молчите? Подлец Павлушка, шкура продажная!

— Как же так, сын! Как же это… — бессвязно, скорее сама с собой, нежели с ним, говорила Варя.

Она прижалась к мужу, точно искала у него защиты.

— А что было делать, когда разбомбили? — идя в открытую, усмехнулся Павел. — На своих двоих, через фронт, в Москву топать? — И опустился на стул. — Или в лагере гнить, как другие? То-то! Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше…

Варя хотела сказать что-то, но Логвин, понимая, что все это явь, а не сон, сжал ее руку.

— Да, рыба — где глубже, а человек — где лучше! Вот ты, товарищ Логвин, всю жизнь вкалывал, а что имеешь? Дыру в кармане и вошь на аркане. И еще, вижу, покалеченный весь. Да, что говорить! Люда где? Все на чердаке или в погребе, с голубями в обнимку…

Логвин уже овладел собой. Против воли у него вырвалось:

— А ты пойди, заяви. И про нее, и про голубей заодно.

Павел расхохотался. И впервые за все годы они услышали в этом смехе, во всех его повадках что-то до боли чужое, жеребячье.

— Вот это ты, отец, глупость отморозил, пардон. А еще умный человек! Ни про Люду, ни про голубей ничего не знаю, не ведаю.

Тут Варя, где у нее силы взялось, встала со стула и тихо, но так, что все в ней дрогнуло, сказала:

— Уйди отсюда, Павлик.

От неожиданности Павел запнулся:

— То есть как это «уйди»?

— Уйди и не приходи больше, — повторила она.

— То есть как же это?.. Родного сына из дому гоните, а Степку ждете и Людку для него держите! Так не дождетесь, чтоб знали! Крепко они на ногах стоят, считайте — навечно здесь. Слыхали, небось, уже к Дону выходят. А может, Степка…

В глазах у Логвина потемнело. Он поднял палку:

— Ты слышал, что мать сказала!

— Ну, ударь, ударь…

И все же предусмотрительно подался в сторону.

— В детстве не бил, хоть сейчас отыграйся. А я хотел по-хорошему… — И, постояв секунду, Павел пошел к двери.

Варя показала на стол.

— Возьми это.

Он обернулся:

— Себе оставьте. Знаю, что жрать нечего, того и на базар мотанул.

— Возьми или выброшу на улицу, — сказал Логвин.

Пожав плечами, он рассовал по карманам банки, бутылку, колбасу. Дверь захлопнулась. Идя по грядкам, он вскоре исчез из виду. Логвин и Варя остались одни. Она казалась маленькой и жалкой.