Пётр Нестеровский - Перо жар-птицы

Логвин и Варя молча лежали в постели. Хрипя и натужась каждый раз, часы пробили двенадцать. Не говоря ни слова, они прислушивались к бою. В соседней комнате заплакал ребенок. Варя схватилась с постели и, набросив халат, побежала к внуку.

— Спи, Витенька.

— Не хочу спать, — хныкал малыш.

— Ну тогда полежи.

— Не хочу лежать!

— Знаешь что — посиди.

Опираясь на локоть, Логвин смотрел в окно.

— И сидеть не хочу, — не унимался Витя.

— Тогда летай.

— У меня крылышек нет! — заорал он с новой силой. Потом зарылся в подушку и постепенно утих. Варя пришла обратно. Постояв у двери и убедившись, что ребенок спит, забралась под одеяло.

Пробило один раз.

— Час? — спросила Варя.

— Половина второго.

— Тогда спать.

С улицы послышались шаги. Не трудно было различить — женские, цокающие каблуками по асфальту, и мужеские, ложащиеся плашмя. Возле калитки шаги умолкли. В комнату доносился приглушенный разговор. Мужской голос был незнакомым, женский — Людин.

— Скажу, что на собрании была.

— Без десяти два. Какие там собрания! Тише говори, — сказал он.

— Ничего, спят уже. Завтра ему — к семи.

— Смотри, чтобы не ругали тебя, — говорил Людин спутник.

— Они-то? Что ты!

Люда стояла, прислонясь к калитке, он положил руку на ограду.

— Они у меня добрые, — продолжала Люда, — чудики. И сейчас им не до нас, своя забота…

Он говорил тише, чем Люда, и сказанное ей в ответ Логвин и Варя не расслышали. Зато отчетливо долетали ее слова.

— Хворает она.

— Чего бы это?

— Давнее дело… Как увидела тогда Павлушку, помнишь, говорила тебе, так и пошло, все хуже и хуже. А потом — Степан… Ну, ладно об этом! Как домой доберешься? Ни трамваев, ни троллейбусов.

— Дойду, мне не привыкать. А что ты им про завтрашнее скажешь?

— Что-то придумаю.

— А может, лучше правду? Чтобы все было честно.

— Не хочу.

— Люда…

— Сказала, не хочу, и все.

Логвин взглянул на Варю, она — на него, и у обоих, как тогда — в парке под вязом, родилась одна и та же мысль. Он встал с постели, неслышно оделся, прикрыл дверь в соседнюю комнату и включил свет.

У калитки не сразу увидели светящиеся окна.

— Люда! — вполголоса позвал Логвин, идя по дорожке.

Она вздрогнула, ее спутник отпрянул в сторону.

— Зачем же на улице стоять? — сказал Логвин. — Еще дождь пойдет. Идите в дом.

— По прогнозу осадков не предвидится, — ответил Людин спутник.

— Предвидится — не предвидится, идите же.

Когда они вошли в комнату, Варя была уже одета.

— Что ж, познакомимся, — сказал Логвин.

Перед ним стояла смущенная Люда и окончательно растерявшийся парень лет двадцати пяти в линялой, но чисто выстиранной и выутюженной гимнастерке. Пустой рукав левой руки был пристегнут булавкой.

— Витя спит? — спросила Люда, чтобы как-то рассеять неловкость.

— Спит, спит, — усмехнулся Логвин и выжидающе посмотрел на парня.

Тот сделал шаг вперед:

— Гвардии старший сержант Бабенчиков, Глеб…

И, поймав взгляд на пустой рукав, добавил:

— Пулеметчик.

— Значит, товарищи по оружию, — сказал Логвин, пожимая руку.

— В настоящее время — комендант в пединституте имени Максима Горького, — продолжал парень.

— Это дело, — кивнул Логвин. — А мы здесь с Варварой Семеновной подумали — зачем в прятки играть? Раз уж… словом — переходи к нам, старший сержант, и весь разговор. Хоромы, сам видишь, не первый сорт, еще дед строил. Всего две комнаты с кухней. И район — не Липки, но жить можно.

Люда застыла от неожиданности.

— Вы с нас камень сняли, — сказал Бабенчиков. — а то, понимаете… Но только я хотел дополнить — жилплощадью обеспечен: тоже две комнаты в коммунальной квартире и старушка мать. Вроде вас будет, — повернулся он к Варе.

— Видишь, Варя, тебя уже в старушки произвели.

— Я к тому… — начал было Бабенчиков.

— Ладно уж, — улыбнулся Логвин.

— Погодите, как же это… — заговорила молчавшая до сих пор Варя. — А Виктор? Значит, вы его с собой возьмете?

Люда заплакала.

— Что вы, мамаша! — выпалил Глеб, но, взглянув на Люду, осекся. — Тут ясно… дело такое. Понимаю — психологический фактор.

— Мамочка, не осуждайте меня, — плакала Люда, — прошу вас.

— Успокойся, Люда. Не за что осуждать.

— Ведь вы мне… И Николай Матвеевич…

Протирая глаза, из соседней комнаты вышел Витя.

— Почему вы спать не даете? Я был о вас лучшего мнения.

Логвин заметно постарел, на висках стала пробиваться седина.

— Вот так-то…

— Убили вы меня, Николай Матвеевич, — сказал Засекин. — Как же это вдруг?

— Не вдруг, не вдруг, Гриша. Считай — с войны. А последнее время… Ты пиши, как на место прибудешь.

В комнату вошел Витя, уселся за столик у окна, развернул тетради, учебники.

— Взгляну, проснулась, может быть, — сказал Логвин. — Узнает, что ты был… — и скрылся в соседней комнате.

Засекин подошел к Виктору.

— Ну что, ученик, грызем гранит?

— Грызем, дядя Гриша.

— Отметки — гут?

— Гут, разные.

— Пятерки, четверки?

— И пятерки, и четверки, и двойки. Хорошие и разные.

В дверях показался Логвин, поманил Засекина. Окна в комнате были завешены. Варя лежала в постели.

— Подойди сюда, Гриша, — сказала она. — Дай тебя поцелую. Видишь, совсем никудышная стала, все лежу. Как ты?

— Молодцом, — ответил за него Логвин. — Окончил военно-инженерную академию. Вот — в Мурманск летит, а по пути к нам завернул.

— Садись сюда, Гриша, — улыбнулась она.

Засекин сел на край постели.

Витя вымучивал какую-то задачу из учебника. Вернулся Логвин с Засекиным.

— Я провожу тебя, — сказал Логвин.

Засекин взял чемодан, потрепал Витю по щеке и вслед за Логвиным вышел из комнаты.

Стоя возле окна, Витя видел, как они обнялись у калитки. Засекин махнул Вите рукой, еще раз обнял Логвина и скрылся на улице.

Вернулся Логвин, подсел к внуку.

— Ну, что у тебя?

— Не вытанцовывается, дедушка.

— Покумекаем вместе, авось выйдет.

…хлопнула калитка. Они подняли головы: по дорожке энергично шагала старуха в затейливой, но видавшей виды соломенной шляпке, с потрепанным портфелем в руке. Появившись на пороге, она кивнула Вите и на ходу бросила Логвину:

— Пойдемте.

Они скрылись в соседней комнате. Витя подошел к двери, стал прислушиваться, потом бросился к своему столу. Еще раз подкрался к двери и при новом, подозрительном шуме из комнаты уселся на место.

Когда старуха, а за ней Логвин вышли от больной, Витя, не отрываясь, смотрел в книгу, а затем стал выводить в тетради какие-то квадраты.

— Вот что… — сказала старуха, но, взглянув на Витю, поднялась со стула. — Давайте выйдем.

Они уселись в саду за тем же врытым в землю столом, и Витя, прильнув к распахнутому окну, мог теперь слышать все, от слова до слова.