Пётр Лебеденко - Черные листья

А Клаша молчала. Как ни странно, но выпад Кирилла нисколько ее не задел и не огорчил. В конце концов, думала она, Кирилла можно понять — не так-то просто ему обо всем забыть, не так-то просто со всем примириться. Плохо, конечно, что он до сих пор носит в себе обиду, да ведь надо учитывать и его характер. А сейчас самое главное — не дать разгореться спору. Клаша замечает, как Виктор Лесняк и Федор Исаевич Руденко недружелюбно поглядывают на своего начальника участка, о чем-то перешептываются. Федор Исаевич свои эмоции может и попридержать, а Лесняк… Да и Костров нахмурился. Наклонился к Тане Тарасовой и что-то ей говорит, тоже сердито бросая взгляды на Каширова, Ива сидит точно на иголках, даже слегка побледнела от напряжения… Вот уж кому нелегко живется, думает Клаша, так это Иве… Всего боится, бедняжка, перед всем трепещет…

Она посмотрела на Павла. И сразу обо всех забыла — и об Иве, и о Кирилле, и о перешептывающихся Викторе Лесняке и Федоре Исаевиче. Павел, почувствовав ее взгляд, тоже посмотрел на нее. У него были счастливые глаза — в этом Клаша ошибиться не могла. Правда, он тоже немного насторожился, немного встревожился, но Клаша и видела, и чувствовала: весь-то он сейчас с ней, все, что с ней не связано, касается его лишь мимолетно, ничего в нем особенно не омрачая, и если он чего-то боится, то боится только за нее. И чтобы он за нее не боялся, чтобы рассеялась пусть даже мимолетная его тревога, Клаша вдруг решила сделать то, чего никогда в другое время не сделала бы.

Она сама налила в свой бокал красного, как пламя, вина, встала и подошла к Кириллу и Иве. И сказала громко — так, чтобы все слышали ее слова:

— Кирилл, если ты считаешь, что я когда-то причинила тебе зло, извини меня. Можешь мне поверить — зла я причинять не хотела. Даже потому, что всегда видела в тебе человека сильного, а кто же не уважает сильных людей? Ты веришь мне, Кирилл? Я искренне хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Ты на многое способен — я это знаю. Вот и давай выпьем за твои взлеты, Кирилл, пусть крылья твои всегда будут крепкими и никогда тебя не подведут… Ну, давай, Кирилл!

Он улыбнулся:

— Давай, Клаша! Кто старое вспомянет, тому глаз вон. Давай за твое большое счастье. До дна…

Никитич воскликнул:

— Вот это по-нашенски, по-шахтерски!

И тут внезапно появился новый гость, которого никто не приглашал и никто не ждал, но появление которого вызвало заметное оживление: с рукой на перевязи, запыхавшийся, с каплями пота на лбу во двор почти вбежал машинист комбайна Шикулин. Ни с кем не здороваясь, с ходу спросил:

— Не опоздал?

— Опоздал, — сокрушенно сказал Лесняк. — Опоздал, Саня. Хотя бы на часок раньше… Уходим уже…

И поднялся из-за стола. А за ним поднялись и Руденко, и Смута, и Бахмутов, и даже Тарасов, незаметно подмигнув Кострову, тоже встал и, подойдя к Клаше, протянул ей руку:

— Спасибо, Клаша, пора нам и о совести подумать. Все было хорошо, всем мы довольны, вот только перегрузились немножко…

Лесняк взял Шикулина под руку, потащил его к калитке:

— Пошли, Саня, сабантуйчик закончился.

— Как — закончился? — Шикулин вырвался, оторопело взглянул на Виктора: — Как это закончился?

— А так и закончился. Знали бы, что ты придешь, обождали бы… С утра за столом сидим…

— Идем, идем, — теперь уже Федор Исаевич подхватил Шикулина под руку и повел за собой. — Не будут же хозяева из-за одного тебя стол заново накрывать!

Его довели уже почти до калитки, и он уже поверил, что все действительно расходятся по домам, но примириться с этим никак не мог. Растерянный, возмущенный тем, что его так бесцеремонно выпроваживают, не дав даже поздравить молодоженов, Шикулин ругался:

— Тоже мне свадьба! Обезьяны и те вежливее. Те, небось, гостя взашей не выгонят. Садись, скажут, посиди, поговорим. А тут…

— Ясно, Саня, — сказал Лесняк. — Топай к своим обезьянам, а тут делать больше нечего. Не задерживай движения…

Клаша, с самого начала поняв, что Шикулина решили «разыграть», сперва молчала, едва сдерживаясь, чтобы громко не рассмеяться. А Кирилл, Таня и Костров смеялись вовсю, но тоже не вмешивались, ожидая, что произойдет дальше. Наконец, Клаша сказала:

— Прекрати это, Павел. Его и так довели до белого каления.

Павел крикнул:

— Ты к кому пришел, Саня? Ко мне или к Лесняку? Чего ж ты его слушаешь?

Шикулин, секунду-другую подумав и, кажется, все сразу сообразив, с необыкновенной ловкостью, несмотря на перевязанную руку, вырвался из крепких рук Руденко и через мгновение был уже рядом с Павлом и Клашей.

— Подлецы вы все! — сказал он, широко улыбаясь. — Я же подумал, что все правда. Выгоняют… Вроде Шикулину и места тут нету. Ну, думаю, я вам это припомню… Пашка, можно я поцелую Клашу? И тебя тоже… Выпьем за вас! А Лесняка когда-нибудь привалю «сундуком». Балабон, ему человека в гроб загнать ничего не стоит. И Алексей Данилыч туда же, опоздал, говорит…

Теперь он и сам смеялся и ворчал только для порядка, а потом из бокового кармана пиджака вытащил обернутую в целлофан коробку и протянул Клаше.

— Это тебе, Клаша. Духи. Весь город обегал, пока нашел. Захожу в один магазин, спрашиваю: «У вас духи для подарка есть? Чтоб дорогие были…» — «Есть», — отвечают. «Сколько стоит флакон?» — спрашиваю. «Десять рублей, — отвечают. — «Каменный цветок». Возьмете?» — «Ха! — говорю. — За такую цену подарки невестам студентов делают, ясно? А мне нужно для невесты Павла Селянина. Знаете такого?» — «Не знаем…» — «Ну и дураки, — говорю, — если не знаете. Ничего вы тогда вообще не знаете». А потом нашел. Славная такая продавщица, уважила. «Египетские, — говорит, — есть. Не духи, а мечта. Тридцать пять рублей…» А я ей: «Раз тридцать пять — давай. Хоть египетские, хоть марсианские. Главное, чтоб мечта…» Правильно я говорю, Никитич?

Никитич сидел теперь рядом с Костровым и, будучи уже навеселе, говорил:

— Я, Николай Иванович, жизнь понимаю так: ежели ты настоящий человек, значит, покажи, к чему ты способный. Для чего, скажи, человек на земле появляется? Фокис-строт проплясать? Или тангу? Так это ж любая стрекоза сделать может, хотя мозгов в ней и полкапли не наберешь. Правильно я толкую? А ты, человек, на земле появился для другой цели. Ты должон душу и тело другого человека обогреть и осветить, радость ему своим существованием принести, тогда я скажу, что ты пришел на землю не зря… Согласный ты со мной? Спеть бы нам чего-нибудь, Николай Иванович, а?.. «Дни работы жаркие, на бои похожие, в жизни парня сделали поворот крутой…» Добрая песня… «И в забой отправился парень молодой…» Вот оно как бывает… Ты что про Павла можешь сказать, как директор? Шахтер он или так, туда-сюда?

— Шахтер, Никитич. Настоящий шахтер. Плохо, что дальше шагать не хочет. Мог бы уже и помощником начальника участка быть, а он — нет. Чего-то не понимает… А голова светлая, дай бог каждому такую голову. И руки крепкие… Правду ты сказал, Никитич, повезло тебе.