Александр Поповский - Испытание временем

Сура радовалась и смеялась, целовала сына, а он, счастливый, мечтал о том, как откроет мастерскую, купит матери атласное платье, а себе костюм. Они переедут в большой город, подальше от Якова Моисеевича и других завистников. Ей не придется жить на чужих хлебах…

Она улыбалась, делала вид, что мечтает о том же, но думала при этом другое. Богатые дети забывают родителей и только в беде вспоминают о них. Лучше, когда дети живут щедротами отцов и матерей… Ее не обмануть, она мудрец. Сура знала, что сын вечных часов не изобретет, но пока он будет над ними трудиться, нужда крепко и надолго привяжет его к ней. В этом заключалась ее тайна.

Случилось это в конце лета. Солнце растаяло под безнадежно серым небом, и местечко захлебнулось в дождях. Изрытые канавами улицы тонули под мутной жижей, стекавшей со дворов и переулков. Евреи озабоченно выглядывали из своих окон и думали осеннюю думу. Преподаватели и преподавательницы с выводком учениц жались под распахнутыми зонтиками, едва вытягивая ноги из размякшей почвы. Перед лицом ненастья несколько многосемейных петухов забыли свою извечную неприязнь и столпились у разбитого сарая, грустно взирая на обезлюдевшую землю.

В дом Суры постучались, и вошла промокшая от дождя девушка в мелких хлюпающих галошах, с малиновым зонтиком в руке.

— Нухим дома? — спросила она.

— Дома, — ответила Сура, — разденьтесь, иначе вы, избави бог, простудитесь.

Девушка сняла галоши, тряпкой вытерла мокрые ботинки и прошла в спаленку, где Нухим работал.

Глупое сердце, почему оно томится и трепещет, разве сын ее монах и к нему не могут приходить девушки?

Сура смотрела из окна на бледный, безжизненный день, на небо, тяжестью нависшее над землей, и дома евреев казались ей болячками, покрытыми струпьями. Какие дурные мысли одолевают ее, не лучше ли подумать о боге. Близятся праздники рош-гашоно и иом-кипур, предстоит дать отчет за прожитый год, раскаяться в грехах… Она обманывала, лгала, творила зло, допустила, чтобы Нухим стал безбожником… Этот грех падет на нее.

Разве мыслям прикажешь? Ей мерещится уже выбеленный, празднично убранный дом, ситцевые занавески на печке и окнах, дорожки на глиняном полу. Она сидит с Нухимом за столом и ест пахучую рыбу. Он слушает ее новости, смеется и радует сердце матери… Весна, пасха, она в почти неношеном платье, а он в новом шелковом картузе. Ей кажется, что они королевская чета и дом их полон слуг. Далеко за полночь их навещает пророк Илья, и в сладкой тиши пасхальной ночи душа мужа и отца витает над ними.

Девушка ушла. Сура приоткрыла дверь и застала сына в глубоком раздумье. Кошка, свернувшись на стуле, дремала.

— Кто эта девушка, Нухим?

Он не ответил. Мать сделала вид, что вытирает пыль с поблекшего комода, и добавила:

— Тебе передавал привет Хаим… Он обещал побывать у нас.

И на это не последовало ответа.

— Я уйду, Нухим, тебе ничего не надо?

— Нет.

На следующий вечер, когда хмурое небо все еще покрывало землю мутно-грязными ручьями, девушка снова пришла со свертком книг под мышкой.

Заметив, как плотно она прикрыла за собой дверь, Сура вспылила.

«Какая дерзость, перед самым носом хозяйки хлопать дверью. Мало того, что она отрывает Нухима от дела и наносит грязи в дом, она топает ногами, как в трактире. Бесстыдница!» Хоть бы матери постеснялась, лезет, как солдат, напролом. Боже, какое счастье, что у нее сын, ведь дочери сущее испытание.

Пока за дверью велся едва уловимый разговор, извечный враг евреев — дьявол вел борьбу с добрым ангелом-хранителем Суры. Они спорили за душу матери по всем правилам небесной диалектики.

— Ты не должна с ума сходить, Сура, и пятнать честь твоего дома. Сын твой чист, как голубь, никакая скверна не коснулась его.

— Ты хочешь быть умней самого бога? Тебе ли судьбу переиначить, если такова его воля? Смотри и молчи, никто не может знать, где его счастье.

— Хороши рассуждения! Богу нечего больше делать, как смотреть за твоим сыном. Разве он не передал свою власть родителям?

— Не придавай этому значения, Сура, ни один волос не упадет с головы Нухима без воли всевышнего.

— Если ты забудешь назначение матери охранять сына, господь не замедлит за твои грехи покарать его.

Почему она так беспокоится, что с ней? Если бы все матери так дрожали над своими детьми, никогда не пришел бы Мессия. Почему бы им не встречаться, какая в этом беда?

Прошел месяц. По дому Суры блуждали тучи. Кладбищенская тишина внедрилась в его углах, даже кошка целыми днями дремала. Нухим непрерывно читал книги, а Сура томилась, стискивала зубы, чтобы не застонать. Девушка, как скорбное знамение, стояла перед ее глазами. Она разворошила отстоявшееся спокойствие семьи и посеяла горькие сомнения.

Зима пришла с морозами, умертвила и схоронила то, что взрастило лето. Сура подолгу смотрела на землю, саваном окутанную, грезила о солнце и весне. Ей казалось, что она словно тает, последние силы покидают ее. За что ниспосланы ей эти муки? Нухим почти не ест и не спит, сидит с рассвета до поздней ночи за книгами, изредка возьмется за инструмент и тут же оставит его. Она часто застает сына в раздумье, но в таком глубоком, словно душа разлучилась с телом. Грустные глаза, разве их поймешь? Проходят дни, педели, по-прежнему в доме тихо, Нухим молчит.

Зато в вечерние часы, когда приходит девушка, сквозь прикрытую дверь доносится его голос, он взлетает то высоко, до небесных, казалось, чертогов, то падает на землю, как грешный ангел. В дом словно повадился дьявол, голос ее крепок и вертляв, она душит Нухима своей твердостью и бесовским спокойствием.

Ты обманываешь себя, Сура, не дьявол она, а учительница, знаешь, что она многому училась и не заслуживает твоих упреков. Тебе обидно, что она отнимает у тебя Нухима.

Допустим, но к чему ей мой сын, мало ли юношей в городке, зачем ей счастье бедной матери? Она упадет перед ней на колени и будет молить оставить Нухима в покое. Почему бы не уступить, так ли это трудно?

Нет, Сура этого не сделает: в городке узнают, и ей несдобровать.

Бывает, что в морозный день, когда весь мир словно замер, вдруг выглянет солнце. Оно не греет, едва светит, а обрадованные мысли бог весть куда забредут. Они напомнят о веселой пасхе, зеленой троице, запахнет яркой и сочной травой… Когда Нухим подсел к матери и положил ей голову на плечо, бедной Суре пригрезилось, что от зимы не осталось и следа.

— Мамыню, не сердись…

Сура почувствовала, что сердце ее вырастает и сама она вытягивается, как весенний день.

— Что ты, Нухим, с чего это ты взял?

Они сидели так до петухов, и ей чудилось, что возле нее умерший Ушер — добрый и любимый муж. Она глотает сладкий сок его речей, и несказанная радость греет ее. Уже не впервые, когда она прижимается к сыну и внимает его речам, ей слышится голос покойного мужа… Это очень большой грех, но ведь думает она не по своей воле, разве мысли ее не от бога?