Лев Лондон - Снег в июле

Быстро вошел Поляков. Мирон Владимирович встрепенулся:

— Ну как?

— Корпус в приличном состоянии. Будем принимать, — бодро сказал Поляков.

— Молодец! — одобрил Мирон Владимирович.

Поляков взял со стола акт государственной комиссии, пробежал его глазами.

— Ну что, будем подписывать? — спросил он Важина.

— Да, подписывайте! — глухо сказал Важин.

Поляков не спешил. Этот момент Важин должен запомнить. Наверное, не так уж далеко то время, когда Мирон уйдет на пенсию, ему уже шестьдесят, тогда Важин вспомнит, кто так решительно помог ему в трудный момент.

Поляков нагнулся над столом и подписал акт.

— Почин дороже денег, — многозначительно сказал он и подул, чтобы просохли чернила.

Вторым подписал представитель райисполкома Рюмин. Акт несколько секунд лежал на столе, никто его не брал.

— Кто там следующий? — спросил Важин.

— Представитель проектной организации. — Поляков положил акт перед архитектором.

— Но… э-м-м! — Архитектор пожал плечами, силясь придать своему лицу недоумевающее выражение, но улыбка так и осталась на его лице. — Я бы… но руководитель мастерской запретил принимать незаконченные дома.

— Если б не запрет, вы, как я понимаю, подписали бы акт? — спросил Важин. Он уже справился со своим волнением, и голос его звучал, как всегда, холодно, с оттенком угрозы.

— Ну-у-у! — уклончиво произнес архитектор.

— Хорошо! — Важин подошел к телефону, набрал номер. — Борис Борисович?.. Здравствуй, Важин говорит… Твой архитектор не подписывает акт госкомиссии… Да, четырнадцатый… Ерунда все это. Прикажи ему подписать!

Несколько секунд Романов, которому Важин передал трубку, произносил свое: «Э-м-м», «Ну-у-у», даже пробовал что-то сказать о статье, но положив трубку, придвинул к себе акт. Гипсовая улыбка исчезла, оказалось, что именно она скрепляла черты его лица. Сейчас многочисленные морщины, ямки, линии расплылись в разные стороны, лицо постарело, обрюзгло. Он подписал акт, что-то хотел сказать Нине, но, глядя на ее отчужденное лицо, только махнул рукой и быстро вышел из комнаты.

К столу подошел санитарный врач.

— Вы уж не ругайте меня, Нина Петровна. Все, что вы говорили, правильно и умно, но быть белой вороной не могу… Одно обещаю: если снова нужно будет изолировать тяжелых больных, я не испугаюсь.

Нина слабо улыбнулась. Санврач подписал акт.

Дальше дело пошло быстро: лейтенант хоть и не подписал акт, но написал справку; установили срок ликвидации недоделок — семь дней. Председатель деревянным голосом благодарил строителей… Комиссия закончила работу.

Близился вечер. Низкое небо покрыто тучами, откуда-то доносится печальная песня. Подул ветер…

— Наверное, скоро дождь. Идите, друзья, я еще посижу.

Алешка, конечно, не согласен — зачем Нине Петровне оставаться одной. Лучше всего сейчас пойти в «Голубой залив», взять шашлычки и бутылку вина, он даже согласен на сухое вино, которое уважает Нина Петровна. За ужином можно все обсудить: как и что… Ведь из каждого положения обязательно должен быть выход. И Нине Петровне не нужно так переживать: если уж на то пошло, Алешка вместе с ней готов поехать к начальнику главка Сергею Сергеевичу, с которым лично знаком. Начальник главка просил во всех трудных случаях, даже очень трудных, обращаться к нему…

И Василина не согласна уходить: дождя она не боится и спешить ей некуда. Она сейчас позвонит домой и предупредит, что ночевать будет у Нины Петровны. Они зайдут в гастроном и купят, как на Восьмое марта, и пирожные, и сладкое узбекское — Нина Петровна его любит. Устроят девичник…

— Идите, я сказала!

У Алешки есть еще другие предложения, но, глядя на холодное, отчужденное лицо Нины, он в сердцах машет рукой и быстро выходит. За ним тихо идет Василина.

Она остается одна в этом большом, мрачном доме, над которым люди только что посмеялись… Над домом ли? Разве можно смеяться над панелями и плитами, оконными переплетами, составленными в определенном порядке? Нет, люди посмеялись над высоким понятием — гражданственность, ведь комиссия называется «государственная». Посмеялись над будущими жильцами этого дома, годами ждавшими, когда можно будет въехать в новые квартиры… Так! Ладно, пора уходить, но она почему-то медлит.

Нет, конечно, уже не на что надеяться, ничего не может случиться, даже чудо бессильно, когда подписан акт. Но она сидит. Если сейчас выйти из дома, придется решать, что делать, как быть дальше. А что она может решить?

Сегодня утром к ней пришла молодая женщина, просила показать квартиру номер двадцать. В другой раз Нина бы, конечно, отказала, не разрешается показывать новоселам незаконченный дом, но на руках у женщины был ребенок, завернутый в одеяльце. Он премило таращил на Нину голубые бусинки глаз. Нина рассмеялась и сама пошла с женщиной.

Женщина ходила по комнатам, зашла в кухню, ванную, провела рукой по стене.

— Это все вы? — спросила она.

— Нет, конечно, все строители.

Женщина подошла к Нине, приподнялась на носки и поцеловала ее.

Радость женщины передалась Нине. Может быть, впервые за много дней исчезли постылые мысли о высшей математике, которую она бесцельно изучала в институте, о гремящих ведрах, краскопультах. Именно теперь вдруг пришла мысль, что есть другая, действительно высшая математика жизни — дарить людям радость.

Теперь, наверное, ее отсюда переведут, кто-то другой наскоро закончит дом за семь дней, и все новоселы верхних этажей будут клясть строителей.

Она подошла к окну и раскрыла его. Пошел дождь, застучал по окнам, зашумел в листве. Печальная песня угасла, а вместо нее где-то громко и вызывающе заиграл джаз.

Нужно идти… Вдруг возникает еще одна мысль: те, кто подписали акт, посмеялись не только над законом и над будущими новоселами, они посмеялись над собой. Ведь члены комиссии сначала отказались принять незаконченный дом, а потом засвидетельствовали, что дом готов к заселению и даже построен «хорошо». Что же заставило их изменить свое решение?.. Важин? Да, конечно, заставил Важин. Что же они, струсили? Нет, главный врач санэпидстанции смелый человек, он рисковал жизнью, когда изолировал очаг эпидемии; лейтенант в мирное время получил боевой орден Красной Звезды за смелость при тушении пожара. Архитектор? Что ему терять, рядовому работнику? Тут было что-то другое, может быть, привычка подчиняться…

Внизу хлопнула дверь, кто-то вошел в здание. На лестнице — тяжелые шаги. Шаги уже у дверей, Нина вскочила… В дверях стоял старший прораб Круглов.

— Здрасте. — Он прошел в комнату и грузно опустился в кресло, в котором сидел председатель. Насмешливо оглядев поле битвы, спросил: — Ну, чего добились?