Александр Патреев - Инженеры

— Раздевайся, раздевайся… Я тебе сейчас устрою… Только не злись, я ведь там не был.

Он помыл ванну мочалкой, из открытых кранов хлынула горячая и холодная вода, наполняя комнату паром. Вода была еще желтоватой от новых труб, но усталое тело само тянулось к ней.

Степан ушел в другую комнату, чтобы закурить трубку, и вернулся, когда Михаил, блаженно охая, погружался, в ванну.

— Ну как? — серьезно осведомился Зноевский.

— Хорошо-о. За это можно тебе кое-что простить, — сказал Авдентов уже более мирно. С него свалилась будто непомерная тяжесть, все поры дышали легко, и он опять обрел способность улыбаться. — А все-таки я на тебя в большой обиде. Почему не пришел хоть сегодня?.. Ведь знал же, что идет плавка?

— Знал, конечно… Но спасти ее было уже нельзя.

— То есть?.. Значит, ты нашел что-нибудь?

Вместо ответа Зноевский начал спрашивать сам, чтобы окончательно уяснить себе что-то.

— Шихту составлял по-прежнему?.. да?.. Какую температуру получил в вагранке?.. 1320 градусов? Ну вот, что и требовалось подтвердить. Спасти было уже нельзя. — Авдентов озадаченно слушал. — Режим печей правилен, мы на верном пути. Начнем завтра… и к черту эту ученическую технологию Штальмера, когда есть образцы научной проверенной работы! — Он уже говорил повышенным голосом, с какой-то новой силой убежденья, которое досталось, очевидно, нелегко. — Я с утра до ночи копался в моих записях, проверил сотни формул, даже голову разломило! И вот только за час перед тобой кончил.

— Ну и что?.. нашел что-нибудь?.. Да? — Авдентов уже вставал, чтобы не тратить драгоценного времени на удовольствие сидеть в воде, но Степан удержал его:

— Ты мойся, мойся… Я могу и так тебе… В конце концов получается довольно простой расчет: в пути от вагранки до конвейера металл теряет 70 градусов — значит температуру в вагранке надо довести до 1400 градусов.

— Это же трудно!

— Трудное осталось позади. Но у нас будет другая неприятность: излишние простои, а наша задача поднимать выработку… Попробуем добавлять в шихту десять процентов фосфоритных чугунов. Это позволит снизить температуру в вагранке на 30 градусов, а жидкую текучесть металла все равно получим. Я уже звонил Дынникову, он сказал, что по распоряжению наркома фосфоритный чугун дадут нам скоро.

Михаил обдумал сказанное:

— Отлично!

Этот возглас относился в равной степени и к тому, что он помылся и нет больше усталости, и к тому, что он ошибся в друге, недооценив его способности и волю. Вода урчала у него под ногами, устремляясь в открытое отверстие ванны.

— Как ты думаешь: Штальмер не будет против? — озабоченно спросил Степан.

— Не знаю. У меня с ним было немало стычек, одно время стояло так: или он, или я. Потом он осадил назад, я — тоже. Неприятно все это… Я хотел работать спокойно… Если Дынников «за», то он не решится.

Степан прищелкнул пальцами:

— О’кей!..

К полдням они дали новую плавку, — расчет Зноевского подтвердился, — и хотя чугун был еще очень плох, но лаборатория усмотрела в нем много ценного, что следовало закрепить в дальнейшем.

Осторожно Зноевский пробирался дальше… Около пятидесяти тонн металла он потратил на то, чтобы получить семь тонн чугуна — по качеству гораздо ниже фордовского. Опыты не прекращались, а завод пожирал последние остатки импортного сырья; оно таяло с каждым днем, но Зноевский пока не в силах был восполнить эту страшную убыль, — и тогда, на заводе опять началась тревога.

За все это время Штальмеру не удалось ничего изобрести нового в литейном деле, его старанья были бесплодны. Так, с пустыми руками, он и пришел на собрание литейщиков, наиболее шумное и многолюдное из всех, какие были прежде. Он все еще был в отпуску и пришел сюда скорее всего за тем, чтобы посмотреть, как тонет его преемник, которому тоже не удалось добиться больших побед, а незначительное продвижение вперед Зноевского и Авдентова он расценил как неудачи.

— Ваши эксперименты, Степан Аркадьевич, слишком дорого обходятся заводу. Вы хотите нагнать Америку, а плететесь черепашьим шагом, — сказал он, выступив в прениях.

Степан крикнул ему на это:

— Тогда скажите нам о новых своих открытиях!.. Мы воспользуемся ими и будем благодарны. Научите нас!

— Надо искать, — в сторону вильнул Штальмер. — Вы очень настойчивы и решительны, это похвально. Но ведь немного нужно смелости и таланта, чтобы плестись в хвосте. Что такое технология Форда?.. Она выросла на базе всей американской техники, а у вас, в Советской стране, другая основа, отличная от них земля, иной металл. Наконец, — черт возьми! — у нас и природа другая, чем у Форда в Ривер-Руж!

Зноевский встал и возразил спокойно:

— Штальмер, вы говорите глупости! Вы скоро будете доказывать нам, что все законы физики, химии и технологии металла мы должны заменить новыми, своими?.. А расскажите тогда, как вы понимаете задачи освоения передовой капиталистической техники?.. Вы что-то свое хотите противопоставить лозунгу партии… Я догадываюсь: целый ряд головокружительных открытий, изобретений сразу освободит нас от главной обязанности — овладеть опытом столетий, — то есть, тем, без чего немыслимо наше движение вперед.

Спор разгорался, в него включались все новые и новые люди — технологи, инженеры, члены райкома партии и комсомола, — мужчины, женщины, девушки, практиканты, изобретатели, — и, к удивлению своему, Зноевский видел, что многие из молодых идут не за ним, а за Штальмером. Даже выступление Дынникова образумило не всех.

После первого столкновения Штальмера со своим заместителем, минуло несколько дней: и Зноевскому пришлось вторично объясняться с ним: как-то в одном разговоре, вышучивая Зноевского, Штальмер обронил фразу:

— Он очень энергичен, влюблен в Америку. Но, право же, могут подумать, что он — представитель фирмы «Остин и компания», которая… платит ему за это.

Степану передали все до слова, и, взвесив возможные последствия, он счел за лучшее сейчас же оградить себя от дальнейших интриг.

Как только Штальмер появился в цехе, он при Авдентове, которого тоже пригласил с собой, взял Штальмера под руку и повел на шихтовый двор, где было тише и мало людей. Здесь, у груды железного лома, можно было объясниться, не привлекая ничьего внимания.

— Я хочу говорить о «шутках», на которые вы напрасно растрачиваете свой талант, — сказал Зноевский.

— Не понимаю, — изумился Штальмер.

— Тут надо помнить, а не понимать. У вас отличная память, и я надеюсь, она не изменит вам сегодня.

Степан, напирал, восхищая Авдентова своей выдержкой и какой-то брайсоновской солидностью, но во взгляде прорывались ненависть и возмущение.

Штальмер извинился, что сейчас не имеет времени для разговора, а дело, очевидно, касается мелочных сплетен, в которых он не замешан. Но, чтобы «привести личные отношения в порядок», он просит Зноевского зайти к нему на квартиру, хоть завтра вечером. По-видимому, ему мешал третий… Но Авдентов не уходил.