Александр Патреев - Инженеры

— Я привел вас сюда не для того, чтобы уговориться о свидании, а узнать о том, что вы говорите обо мне на перекрестках. Я обращаюсь к вашей честности.

— Это зависит от нас обоих, — сказал Штальмер, не дослушав до конца. — И я думаю, чтобы благоразумно сделаете, если…

— …если поделюсь с вами тем, что «платит мне американская фирма»? — в упор спросил Зноевский, не страшась открытой ссоры. Штальмер инстинктивно оглянулся, — нет ли поблизости кого-нибудь еще, и это было очень странно.

Скрестив за спиной пальцы, Зноевский ждал. Только прямое признание и просьба извинить за «необдуманную шутку» могли спасти Штальмера — иначе начнется война, в которой могут проиграть оба. Но признание своей вины давалось Штальмеру трудно, вернее, он боялся этого признания, тем более, что дело происходило при свидетеле. Но и запираться было бессмысленно, потому что Зноевский грозил передать дело самому Колыванову.

— Да, я должен извиниться, — сдался наконец Штальмер, припертый к стене. — Я необдуманно пошутил. О нет! Сознаюсь честно, это была не намеренная шутка. Даю вам слово. Я прошу извинить меня… И давайте работать вместе… В нашем деле личные отношения слишком много значат, чтобы портить их сознательно… Вот и Михаил Иванович… у нас было кое-что… давайте помиримтесь и с вами. — И он первый протянул руку. — Я очень рад, что объяснились… За неудачи у меня тоже болит душа, и я иногда срываюсь…

На этом они расстались.

Штальмер прошел в земленабивное отделение. Пять машин «Осборн» работали неполным ходом, с оглушительно резким стуком трамбуя в формах землю. Одна из них, у самой стены, в углу, капризничала с первого дня, а теперь остановилась вовсе.

Эти машины, привезенные из Америки и установленные иностранцами, туго подавали землю: она часто застревала в нижней горловине бункеров — большого конусообразного железного ковша. То и дело приходилось работницам брать в руки тяжелые деревянные колотушки, которые заказал Зноевский по образцу фордовских, и с силой ударять ими в боковую стенку бункера.

За семичасовую смену эта тяжелая колотушка выматывала людей, особенно тех, кто был физически не крепок. Труднее всех было Варваре Казанцевой, но жаловалась Штальмеру и Настя Бисерова.

При нем «заело» землю в пятой машине.

Варвара Казанцева судорожно, рывками нажимала педаль, — земля не сыпалась, но после нескольких ударов колотушкой вырвалась из горловины и засыпала всю форму.

— Товарищ Штальмер, видите, что получается? — с болью в голосе сказала Варвара, очищая рукой излишнюю землю. — Одно мученье да задержка…

— В самом деле, — вступилась и Настя, — неужели нельзя ничего приспособить? Ведь мы отстаем, а хочется — как получше да поскорее. Пускай уж этими колотушками в Америке работают, а у нас социалистическое соревнование, — они нам все дело портят.

Штальмер кивал только, обещал распорядиться, но ничего определенного сказать не мог. Однако вскоре он занялся изобретением, чтобы хоть в этом деле, которое казалось на первых порах простым, вырвать победу, взять реванш; желая поразить неожиданностью, он не сказал об этом никому и работал втайне.

Истек месяц, но ни одной догадки не пришло ему в разум. В результате всех размышлений он вынес только одно заключение, которое напрашивалось само: если бы эта проблема была простой и легкой для разрешения, то в Америке давно бы не применялись эти деревянные колотушки…

На том и закончил он свою изобретательскую деятельность…

Зноевский готовился к самой большой и ответственной плавке: импортного металла на складе оставалось всего лишь на один день. Состояние нервозности сказывалось в райкоме, в главной конторе завода, и особенно мучительным ожиданием жил эти дни Дынников, ибо с него всех больше спросили бы, если только в цехи не подадут металла из литейки.

Нарком не забыл их и нашел время, чтобы телеграммой подкрепить их веру в успех.

Еще накануне Дынников пригласил Степана к себе и, не скрывая опасений, выспрашивал, чем и как можно обеспечить хоть не полный успех? Кого послать в этот день на помощь Зноевскому? Он перебрал десяток инженеров, упомянул и о Штальмере.

— Единственно, чем он поможет, — пусть не мешает, не путается в ногах, — решительно сказал Зноевский. — Дайте мне Авдентова и Майколова.

Борис Сергеевич согласился охотно, потому что Авдентову, как инженеру, доверял вполне, — был у него достаточный срок испытать его на многом, а Майколов — средний сын Харитонушки, недавно пришедший на завод из института с отличным дипломом, был одарен, как заметил Степан, недюжинной способностью, почти инстинктом литейщика, которого следовало учить для будущего.

Плавка должна была начаться в два часа ночи, чтобы первая смена получила металл. Зноевский пришел в цех ни раньше, ни позже назначенного срока, но там уже встретил обоих инженеров, которые с ним вместе должны или потерпеть поражение и разделить его позор, или победить и разделить с ним славу.

Шихту уже загружали. Степан успел перед началом работы провести короткий митинг с рабочими, и теперь люди уже все были на своих местах. Авдентов, несколько возбужденный, ходил не торопясь у вагранок, а Зноевский — сумрачнее, чем обычно, — стоял у электропечей, изредка проверяя температуру. Он подошел к Авдентову и что-то прокричал над самым ухом.

Михаилу следовало не забывать и шихтовый двор, где могли замедлиться работы.

Огромное здание шихтового двора казалось безлюдным, хотя десятка два рабочих — серых от пыли — разбирали железный лом и увозили в тележках мелкие куски металла к вагранкам. Вверху, под самым потолком, с визгом и рокотом передвигался на колесах кран и, как хобот, опускал электромагнит на груду крупного железного лома, бракованных деталей. Бурые тяжелые куски металла приставали к нижней поверхности его диска, липли один к другому, а когда поднимался диск, они повисали в воздухе, точно неуклюжие обрубленные корни дерева, вырванные с землей. Кран сбрасывал их в железный люк, соединенный с вагранкой, — они тяжело и гулко при этом гремели.

В проходе показался Штальмер и первый поздоровался с Авдентовым.

— Уже загружаете? — спросил он.

— Да, начали.

В эту минуту кран катился над ними, и хотя острые тяжелые куски металла, приросшие к электромагнитному диску, проносились не над головой Штальмера, он все же посторонился.

Авдентов сделал вид, что не заметил такой предусмотрительности, которая граничила с трусостью человека, не привычного к жизни завода. Этот штришок в характере, не подмеченный прежде, добавил нечто в представлении Михаила о Штальмере.