Александр Патреев - Инженеры

— В чем дело? — озадаченно и ревниво крикнул Бисеров.

— Наш!.. кого не чаяли!.. Идем и ты к нам, — звала его Настя к себе в палатку.

— Хм… Принципиально не желаю. — И Сережка тут же вернулся обратно.

Совсем не по вкусу ему появление этого парня, о котором, конечно, не без умысла, не упоминала она ни разу… Сережка уже не снимал, а буквально сдирал с ноги узенький модный сапог, и вот не жалея добра, швырнул под койку.

«Верь им после таких сюрпризов, — подумал он с ненавистью. — Днем на реке говорила одно, ласкалась, а теперь — другое…»

Парфен Томилин приготовил ребятам чай, на столе мигала керосиновая лампа, поставленная на кусок жести, и Володька Сенцов, стоя подле нее, внимательно разглядывал себя в осколок зеркала.

— Что? — буркнул Сережка раздраженно. — Проверка своей красоты на предмет улучшения?.. Хорош и так… Только наши девки хитрее нас: близко подпускают — да руки обшибают.

— Ничего. Свое от нас не уйдет, — ответил Володька, помня завтрашний вечер, о котором условился с Галей.

— Нет, пожалуй, и уйдет… в шабрах у нас еще артель поселилась… восемь уховертов — ай да ну!

— Да, приехали, — робко вмешался старик Парфен, наливая в железные кружки мутный, с мусорком, жиденький чай. — По каменному делу маштаки из Владимира.

И принялся резать черный хлеб — каждому по большому ломтю. Ребята всегда ели помногу.

— Ты что же, деда, веников нам заварил? — по-хозяйски молвил Сенцов, лениво размешивая ложкой сахар.

— Зачем веников?.. доподлинный чай… только не свежий. Новый-то чаек берегу я, чтобы по-надольше хватило.

— Ты этак нам миллион накопишь.

— Вот и накоплю, — ответствовал Парфен, довольно пощуриваясь от того, что Володька — владетель его судьбы — пришел в хорошем настроении.

Ребята уселись за стол. Сережка после одной кружки улегся спать, зато Володька Сенцов пил до того усердно, что Парфену пришлось еще раз кипятить чайник. Кипяток поспел, и Парфен, опершись локтями на худые колени, молча сидел в темном углу, на низких нарах, сооруженных из двух поленьев, положенных на землю, и двух украденных Володькой тесин, покрытых хвощовой чаконкой, и терпеливо ждал, пока Володька не «удоволится».

— Сам-то ужинал ли? — спросил Сенцов, разопревший от горячего чая.

— Нет, — зашевелился старик. — Я после тебя уж.

— Ешь давай, — и подложил к его краю два куска.

— Бог спасет, родимый. Мне и одного хватит, — засуетился Парфен и не сдержал тяжелого вздоха, вырвавшегося некстати.

— А чего вздыхаешь? Нездоровится, что ли?

— В груди болит… давнишняя хворь. — Старик лгал, не решаясь сообщить о Катьке, мысль о которой не покидала его.

Володька покрякивал и отдувался, стаскивая ботинки, потом уложил в сундучок гармонь и лишь только лег, захрапел на всю палатку.

А Сережке было не до сна: чудесный день закончился совсем неожиданной и неприятной стычкой с Радаевым… «Копнуло же черта заглянуть в чужую палатку!.. и ничего там не нужно мне было… Ботинки, правда, худые… ввязался в историю!.. Только себе навредил».

«Клюква!.. теперь, поди, цветет!.. и с Настькой про меня, наверно, разговоры всякие», — тревожился Бисеров, очутившийся в положении слабого и обманутого.

Вместо ясных мыслей, которые давались ему всегда легко, теперь была в голове несусветная путаница… «Володьке что?.. смазлив, покладист, имеет музыку — таких девки любят. Умом не больно остер, зато в жизни везет: Галка вон так и липнет… а вот у Сережки и к музыке сроду влеченья не было, и оспа испятнала лицо рябинами… Как умом ни блесни, а все — рябой! Заметно каждому. Против веснушек средство какое-то есть, а эти — носи до смерти!»

«Ну и он — сапожник этот — не ахти красавец! — пробовал утешить себя Сережка. — Напрасно к нему Настя — с растворенной душой!..»

Тихонько, чтоб не разбудить кого, он пошарил на тумбочке, так же осторожно достал из кармана спички и отвернулся к полотняной стенке. Володькино зеркальце было дешевое, меньше ладони, к тому же разбитое — с звездой в углу, а спичка сгорала быстро, обжигая пальцы, — но все же успел разглядеть себя придирчивым взглядом… Кроме крупных неглубоких рябин на смуглой коже, нет никаких изъянов, зато глаза — с огоньком, и зубы ровные, чистые — не болели ни разу, и лобик умный, а русые густые волосы и прическа ершиком — первый сорт…

«Ничего, повоюем! — заключил он. — А завтра саму расспрошу, все до мелкой подробности, чтобы ясность иметь».

Зеркальце опять положил на то место, где оставил Володька, и только было улегся…

— Сереж… Сережа, — позвал женский вкрадчивый голос. — Выдь-ка сюда.

Узнав Настю, он поспешно, кое-как оделся и бесшумно выскочил из палатки. Необычный вызов насторожил его, но и обрадовал.

— В чем дело? — спросил Бисеров с подчеркнутым отчуждением.

Настя отвела его в сторону и, припав ртом к самому уху, завздыхала:

— Катька-то… обокрала нас!

— Не может быть?..

— Обокрала… и меня, и Маруську, и Галку — всех! и деньги, кои остались, все забрала… обделала подчистую, пока на реке были.

Сережку начинало знобить.

— Найдется, — все еще не верил он. — Поищите хорошенько.

— Да все перешевыряли — нет!

— А сама-то где?

— Сбежала, тебе говорят! Как быть-то — посоветуй?

Но и он терялся: в самом деле, куда пойдешь ночью?

— И тети Вари, как на грех, нету. Пойду, Петьку разбужу, — заторопилась Настя.

Но Сережка поймал ее за руку:

— Подожди, — требовательно сказал он, а сам медлил, не решаясь о чем-то спросить.

— Ты что? — взглянула она пугливо и уже совсем тихо, но настойчиво повторила: — Пусти…

— Сперва скажи: кто он тебе?.. симпатия или кто? по совести, без игры в жмурки.

Тут она поняла, что встревожило Сережку, и ее лицо расплылось в улыбке, а глаза стали большими. Сбивчиво и торопливо, словно оправдываясь, она рассказала о Петьке, что знала, а о себе — и говорить-то было нечего…

— То-то, а я подумал…

— Да нет же! ничего нет и не было. А ты уж сразу и загорелся? Смотри, совсем не сгори, — улыбнулась она… — Так Петьку-то разбудить, что ли? — Она уже спрашивала и ждала, готовая поступить так, как скажет Бисеров.

— Как хочешь… а лучше — иди спи. Беду поправим общими силами: деньги у нас с Володькой есть — выручим.

— Ну прощай тогда. — И сама, дотянувшись губами, поцеловала. — Прощай… А с ним помирись: негоже получилось у вас… Ночь-то, Сереж, погляди, какая! — залюбовалась она, совсем позабыв ущерб и беспокойство, причиненные Катькой. — А я иду к тебе и боюсь чего-то. Темно уж очень… дороги к тебе не видно.

— Бояться нечего, — тихонько говорил Сережка, напрасно стараясь придать сухость своим словам. — Все спят, а я… и думы разные… безусловно, мол, у ней с ним что-нибудь есть, ежели такая встреча… Идем погуляем, все равно не спится…