Александр Патреев - Инженеры

— Здорово!.. Как почивали, Иван Никифорыч?

— Не Иван я, а Петр… Радаев Петр.

— Знаю… Это я так… книжку читал у Гоголя… Интересно… Там тоже двое поссорились — только помещики… два Ивана… Не читал?.. Можешь попросить у меня, и я безусловно дам.

Примеряясь, как теперь держать с ним себя, Радаев усмехнулся, чтобы облегчить возможность примиренья:

— Я — не белая кость, а — грузчик… три года стажу.

— Да знаю, — изогнулся парень, пощуриваясь хитро. — Я ведь шучу все. — И сразу стал серьезен. — Ну, будем знакомы: Сергей Бисеров… колхозник первого призыва.

Петька вспомнил вчерашний день и, несмотря на обычную свою мрачность, засмеялся.

— Да уж мы сознакомились. — Но протянутую руку пожал с удовольствием.

— То — не в счет… безусловно — обоюдная ошибка… А в общем, знай: мы — народ мирный, в дружбе живем… Работать умеешь? — начал Сережка, входя в допросную роль и мельком взглядывая на палатку, из которой уже два раза высовывалась и опять пряталась Настя.

— Могу, — качнул головой грузчик. — Силой не обижен.

— Куда лыжи направить думаешь?

— А мне все равно… хотя бы в гавань.

— Тогда шагай в отдел кадров… вон — крыша виднеется… и просись в нашу бригаду. С нами тебе прямой резон — о чем разговор после… Валяй.

Бисеров уже по-приятельски, всей ладонью, хлопнул его по плечу и побежал к своим.

— Ну как? — окликнула его Настя, когда он поравнялся о их палаткой. — Сосватались?

— Есть такой сорт!

И Настя поняла, что Сережка не только помирился с Радаевым, но и вместе работать будут.

Дороги и пустыри ожили, со всех сторон двигался народ на постройку, гудели на шоссе автомобили и второй раз завыла бетонка.

Автобус, набитый людьми, уже трогался с места, и Варвара Казанцева едва успела вскочить на подножку. В душной тесноте пришлось бы стоять больше часу, но случившийся тут Харитонушка уступил ей краешек сиденья подле себя. Был он в новом недорогом пиджаке — в серую полоску, таких же брюках и держал на коленях небольшой узелок.

Минут пять спустя, когда немного порастряслось и стало в кузове чуть посвободней каждому, он повернулся к ней лицом и заговорил, будто сам с собой, не заботясь о том, слушают его, или нет:

— Бывало, мужичок в глаза машину не видал, а ноне и по рельсам, и по воздуху, и по земле катят, — только успевай оглядывайся. Вчера вот тут, у базара, подвернулась одна с орехами — так они у ней под колесами-то, ай-ай, защелкали!.. Хорошо, что затормозить успел.

— В город-то часто ездишь? — спросила Варвара.

— Нет… когда разохочусь. Сынок у меня там, учится. Деньжонок ему возил… студент он, скоро инженером будет. Вот я и того, ездил по домашности. А часто — где тут!.. Одно беспокойство: далеко ведь, а народу развелось — полно. Машина — ее поймать надо. Прошмыгнет мимо носа, только ее и видели. Хочешь — дожидай другую, а не то — за этой беги, а она тебе в нос бензином чихает. Я намедни одну секунду не поспел — ушла окаянная! Потрусил за ней, да нешто нагонишь! Так и шел всю дорогу пешком, как в старо время. А мне говорят: прогульщик… А какой я прогульщик, ежели за ней вприпрыжку бежал, как заяц, и чуть не задохнулся до смерти!.. Кабы помоложе был, ну тогда другой разговор, — может, и достиг бы.

Вытянув шею, он посмотрел на шофера — тот был очень молод, наверно, неопытен, — и не внушал доверия.

— Нам с тобой, Варварушка, не прогадать бы? Солнышко в горку ползет, а мы все по ямам мотаемся да скрипим. Этот оголец, как покойника, нас везет. Как бы чего не случилось…

Изношенная машина тяжело переваливается с боку на бок, покачивая людей, с трудом вползает на пригорки, еще тише и нерешительнее спускается в низинки, но мотор ревет, дребезжат стекла, и резкий, металлический, какой-то злобный вскрик прорывается часто-часто.

Дорога избита колдобинами, колеса по временам зарываются в глубоком песке, потом — полверсты шоссе, выложенного булыжником, и тут машина набирает скорость.

Идущие гуськом и группами по дороге строители отходят на обочину, шагают луговиной — с мешками за спиной, с сундучками, корзинами, с обмотанными тряпкой пилами, топориками, по которым легко распознать их ремесло. Вон одна молодая баба, с заткнутым подолом, помахала кому-то красным платком, лицо у ней тоже красное, а сама она круглая как бочка. Идут пожилые, старые, шагает резво молодежь, — точно всех их гонит каким-то ветром в одну сторону — к новому заводу.

— Вот удивительное время, — глядя на них в оконце, раздумчиво продолжает Харитонушка. — Стронулась матушка Россия с места, со всех сторон прет и прет. Могутный народ, плодуща сила!.. Только одно плохо, что не все молодые ребятки к новому обычаю ремесла прикладываются с охотой. Мы, мол, сами с усами. Вроде, кориться зазорно. Слыхал я, на пятом участке дело было: американец велит водой смачивать бут, а наши лоботрясы сухой кладут, как сподручнее: «Ты, мол, чужая душа, здесь не хозяин, мы свое знаем». А бут, ежели сухой положить, после первого дождичка обязательно трещину даст. Потом пришлось переделывать заново. А в соцгороде в одном месте четыре метра стены возвели и тут является один хлюст с усиками и приказывает разобрать до дна: — «Почему так?» — спрашивают. — «А потому, что водопроводу лечь негде, а будущие жильцы без воды жить не согласны». Конечно, без воды что за жизнь рабочему человеку!.. а только: о чем ты раньше-то думал, светлая голова?.. где ты, мошенник, был, когда мужики свое вымудрили? Дай место осоту — и огурцов на белом свете не станет. Раз тебя приставили к месту, так гляди во все четыре глаза, а то они и цехи-то соломой покроют, — так им проще!.. А начальник тоже не всякий к строгости приучает. Однажды экскаватор упал, так мы его, почитай, два дня подымали. А всего и дела-то на два часа. Вот оно что. А в гавани что вытворяют — беда! Иду как-то вечером, — а по реке булки плывут, чего сроду не видано!.. Вот тут и думай: почему плывет хлебец по воде? куда плывет он, бедный, и откуда?.. Оказывается, сгноили его в ларьке — и выбросили…

С интересом слушали Харитонушку и другие, ближние к нему пассажиры, однако делая вид, что их нисколько не занимает это словоречие.

Машина вдруг замедлила ход, поскрипела недолго на самой малой скорости — и стала в ямине.

Молодой шофер, стриженный «под ершика», подергал рычагом, потом выскочил из кабины и, отбежав на луговину, присел покурить.

Пассажиры — было их тут человек тридцать — разного ремесла и чина, сперва засмеялись такой выходке, увидав сизый дымок шоферской папироски, потом негодующе и оскорбленно загалдели.

— Авария, что ли? — недовольно спросила Варвара, обращаясь ко всем.