Александр Патреев - Инженеры

— А-а! — залился парикмахер звонким смехом. — Ты уже попробовал?.. Так говоришь, — стальная? Ха-ха! Это хорошо сказано и, главное, правильно… Значит, поскоблил немножко? Хо-хо-хо! поупражнялся… Да не далось? Хо-хо… Стало быть, бритва тупая была… Ты мою возьми.

Неутомимый на плохие догадки и выдумки парикмахер забавлялся нехитрым мужиком, который то и дело попадал все в одну и ту же расставленную ловушку… И что случилось нынче с Иваном, Мартын понять не мог.

— Антиресный ты человек, посмотрю на тебя… настоящий Забава… мастер морочить людей. Тебе бы только в театре спектакли представлять, право, — извивался Мартын. — С тобой и поговорить, и пожить пользительно: ученый, видать, — огни и воды, и медные трубы прошел.

Иван тем временем кончил свою булку и хотел было нарезать хлеба — и тут хватился своего ножа… Искал потом и Мокроусов, сгибаясь в три погибели и напрасно шаря под нарами… Не Харитон ли позарился на чужую вещь?..

Иван перерыл у себя все, искал упорно, но не находил, и вдруг догадался ощупать мокроусовские карманы. Пиджак Мартына, только что сброшенный с плеч, лежал на табуретке.

Оскорбленный подозрением, мужик выругался сперва, а потом, увидав в руке Ивана найденную пропажу, обомлел.

— О-го-о! — зловеще протянул парикмахер, обращая к нему изумленное, вопросительное лицо.

Явствовало одно, что не в краже уличали Мартына, а в чем-то большем. Уже нынче было известно многим, что у плота кто-то перерезал канат, воспользовавшись аварийной суматохой.

— Вы, между прочим, очень неосторожны, — продолжал Иван, кромсая хлеб и не глядя на побледневшего Мартына. — Хорошо, что Харитона нет… а то бы, пожалуй, и в колокола зазвонили.

Он попробовал ногтем лезвие ножа и весело захохотал:

— Ишь, иступил как… зазубринки появились. Ты свой купи, а мою вещицу не трогай.

Опять нашел, повод Иван, чтобы позабавиться, а Мартын даже вспотел весь сразу.

— Иван!.. совесть-то у тебя есть ли? — взвыл он. — Ведь за такие дела нынче… Да неужто я решусь!.. Сроду такими делами не занимался… Ведь могут всякому наговору поверить и правду искать не будут. Не трави ты меня, ради бога!.. Ни душой, ни телом не виноват…

— Я почем знаю… Может, и случайно ножик в карман попал… Но если даже и правда, — я не выдам… зачем на себя грех брать?.. И без того многих к рукам прибрали… А все-таки, кто посмелее, того не запугаешь ничем… Вон у баржи скорлупку кто-то ломиком прошиб, не струсил…

Горячий прислащенный чай застревал у Мартына в глотке, — даже одного стакана он не осилил, а к мягкому хлебу совсем не притронулся.

А Иван, натешившись, сказал под конец, что очень обожает шутку…

Но так и не узнал мужик, какими судьбами очутился чужой нож у него в кармане…

«Значит, ошибка вышла», — решил про себя Мартын, стараясь успокоить себя… и не мог: уж очень подозрительно, зловеще шутил с ним Забава.

«Напрасно я связался с этим стригуном: обстрижет меня догола, да в таком виде и властям предаст, как Христа Иуда… Такого дыму напустил, что угоришь и не оклемаешься. Помилуй бог. Он еще тогда, на реке, наветки давал, да я, дурак, не додумался… А может, и впрямь шутит?.. Человек он с большим понятием, не пойдет на это. Я ему жить не мешаю…»

Засыпая, Мартын с облегчением чувствовал, как постепенно слабнет и редеет та густая паутина, которая неожиданно облепила его со всех сторон.

А утром, лишь только Мартын проснулся, навалилась новая беда: Иван, перечитывая газету, оставленную Макаром, наткнулся вдруг на что-то и ахнул от удивления:

— Вот это новость!.. как же я вчера проглядел? — и тревожно повел на Мартына бровью. — За тебя принялись.

— Где?.. кто? — рванулся с топчана Мокроусов, лохматый, огромный, с выпученными, почти безумными глазами.

— А вот почитай: «Мокроусова на черную доску».

— …Так что же он, стерва, вчера не сказал?! — заорал Мартын, вспомнив Макара Макарыча, и тряс газетой, сжав ее в кулаке.

— Не знаю… Впрочем, догадываюсь: ты бы ему тогда и купол прошиб и деньги обратно отнял, — а это ему невыгодно.

Иван взял ведро и, погромыхивая им, пошел к фонтану, предоставив взбешенного мужика самому себе… Действительно, лучше было ему не видеть, как мечется в землянке и, точно помешанный, рвет и топчет газету Мартын.

Борис Сергеевич Дынников, не имевший собственных сбережений и приличного жилища, распоряжался миллионами. Завод и город — сооружения невиданной грандиозности — захватили его целиком, и для себя, собственно, не оставалось пока ничего. Он отдал бы им больше, если бы обнаружил в себе хоть крупицу неиспользуемой энергии. И в то же время, оглядываясь назад, на вчерашний день, нередко замечал, что там много излишней силы, времени и денег потрачено впустую, — и это злило.

Деньги привозили к нему на машинах, в кожаных тугих сумках, набитых доверху и зашнурованных цепями, и как бы ни велика была получка, ее хватало буквально на несколько дней. Квартальная программа капиталовложений выросла до одиннадцати миллионов. Уже возводили стены корпусов завода; начали прибывать металлоконструкции из Америки, Германии, котлы из Англии, и днем и ночью на площадку ползли эшелоны строительных материалов, — по двадцать, по тридцать эшелонов в сутки… Нужно вынуть пять миллионов кубометров земли, а пока вынута лишь одна пятая доля. Каждый куб обходился ему на гривенник дороже, чем в Америке, кладка стен — дороже на семь процентов; простой машин и ремонт их составлял почти половину их рабочего времени; запасов стекла хватило бы на два корпуса, но кто-то ночью отцепил товарный вагон: с разбега в триста метров он воткнулся в вагоны со стеклом — и всей партии как не бывало! Рессорную сталь засунули в гавань, и Штальмер резал ее на хомуты для связи ледорезов и свай. Когда Дынников хватился, то оказалось, — полторы тонны уже извели, а хомуты стальные полопались. Так многое летело, как в прорву, и он всерьез тревожился, что исчерпает средства, обанкротится раньше, чем подведет корпуса под крышу.

Особенно тревожила гавань, где без тяжелых происшествий не проходило ни одной декады. Инженер Штальмер, производитель работ в гавани — иностранец, человек с партбилетом 1923 года, горячий, но близорукий, на прошлом пленуме райкома все свел к одному:

«Надо думать о пользе суровых репрессий к виновникам аварий. Но нельзя забывать и то, что такой завод страна строит впервые, опыта нет… Люди пришли из деревни, — молодежи, да и нам простительно ошибаться».

«Первый почин всегда обходится дороже, но мы — самая богатая страна в мире, за нашей спиной — золотые горы Республики»… Так и сейчас не понимал Дынников, что же хотел этим сказать Штальмер.