Александр Патреев - Инженеры

Просмотров и ошибок у него в гавани больше, чем на других участках; он был речист не в меру и часто ссылался на особые условия своей работы, тем более, что он — «не строитель, а литейщик». Чья-то сильная рука в Высшем Совете Народного Хозяйства поддерживала его, и это сказывалось на всем его поведении.

По вызову Олейниковой Штальмер явился, — но с опозданием на час.

Высокий, плечистый, с темными курчавыми волосами, с крупным мясистым лицом, с дерзки смелым выражением глаз — бойких, карих и немного злых в неглубоких подбровных ямках.

Он всегда ходил в сапогах, синих галифе и зеленой рубахе под широким ремнем.

Через приемную он прямо прошел в кабинет, кивнув Олейниковой с какой-то принужденной вежливостью.

— Подождите… у него — главный инженер, — попробовала остановить Мария, но он будто не слышал.

Дынников начал с того: сколько бочек цемента разбито при разгрузке ночью? Когда закончат третий причал?..

Штальмер не считал бочки, но ребята были аккуратны и под жестоким ливнем всю ночь работали дружно, за исключением одной бригады — мокроусовской… Причины аварии выясняются следственными органами. — Штальмер требовал лесу, — выкатывают на берег три последних плота, и через пять дней не только гавань, но и площадка завода и соцгорода «сядут на голодный паек». Слегка посмеиваясь, он предлагал «завернуть на двор» двенадцать чужих плотов, по ошибке пригнанных и стоящих теперь на рейде против гавани.

— Чьи это? — соблазнился было Дынников, потому что лес нужен до зарезу.

— Треста механического транспорта — нашего дружка… Не плохо бы ему отплатить за прежнее… а?.. Мы не ушкуйники, но… что будешь делать?.. Завод дороже всего… Намылят голову?.. но остаться без леса страшнее… стройка в разгаре, темпы решают все… Сегодня два буксира послать можно — и все будет устроено, а?..

— Не торопитесь с этим, — проговорил Дынников, решив посоветоваться с Колывановым.

— Стекла тоже нет?

Штальмер пожал плечами:

— Да, к сожалению… транспортный отдел наш славится ленью, неповоротливостью, и никогда не найдешь концов.

Резкий в суждениях о других, Штальмер почтительно, с подчеркнутым уважением относился к Дынникову и однажды на собрании назвал его талантливым. Нынче он выслушал все замечания начальника с повышенной нервозностью, но больше ни в чем уже не оправдывал себя, ни на кого не ссылался и обещал точнее составить расписание землеройных машин, тракторов, усилить контроль на своей площадке, пересмотреть людей и ускорить работу на причальной линии.

Весь этот месяц Борис Сергеевич работал с утроенной энергией, уплотняя свой шестнадцатичасовой рабочий день.

Двести молодых инженеров, с дипломами и без них, требовали повседневной опеки, руководства и проверки; рискуя, они частенько ошибались, а свои ошибки нередко укрывали, сваливали на других. Дынников, сам нуждаясь во многом, тащил их за руку, подбодрял, а изредка бил в приказах и на собраниях. Отбирая из них работников покрупнее, он накладывал полный воз и говорил: вези, а отвечать будем вместе.

Щадя казну, материалы, он ужимал, где только мог, торговался с контрагентами, подрядчиками, писал строжайшие приказы, ставил дежурные посты, посылал контролеров, — ездил сам. Четырехместный «фордик» его, точно загнанная лошадь, ползал по этому ухабистому бездорожью, появляясь всюду и днем и ночью. Иногда целыми днями инженер не бывал в конторе, редко удавалось найти четыре-пять часов в сутки для сна. Он любил спорт — и пожертвовал этой привязанностью; сперва ждал, что вот получит генеральный план и эскизные чертежи объектов, — тогда все войдет в норму, появится некоторый досуг и станет легче. Но, оказалось, работы возросли втройне. Он уставал, но даже себе не сознавался в этом, а иногда, задерживаясь на постройке до поздней ночи, засыпал в своем кабинете на кожаном диване, подкладывая под голову кипу газет. Случалось и так — утомленный до крайней степени, он не засыпал ни на час.

Тогда он заставил себя работать по-другому: выкраивал время для отдыха; строго придерживаясь расписания, по утрам занимался гимнастикой, по выходным иногда катался вместе с приятелями или один на машине. А скоро нашел и потерянную дорожку к реке, — для купанья не так уж много требуется времени; изредка бывая в городе, заглядывал в тир и пробивал там мишени.

Сегодня в полдень, когда в кабинете он остался один, проводив толпу корреспондентов, вошла Олейникова с бумагами. Подписывая их, он сидел за столом, изредка взглядывая на Марию.

— Ну как устроились?.. Как живете? — спрашивал он. — Нравится?..

Комната, куда переселилась она недавно, была такая же маленькая, как и в общежитии грузчиков, но гораздо удобней: недалеко от конторы, с окном на юг, к реке, заслоненной ольховником, над которым поднимались лесистые откосы правобережья. Все то немногое, чем владела она, — кровать, комод с зеркалом, этажерка с книгами, стол, два стула, — было заработано здесь самою. По вечерам она любила сидеть у раскрытого окна с книгой, — прохладный воздух тянет с реки, и слышно, как идут по реке пароходы.

— …Да, нравится, — ответила она. — Я вам очень благодарна. — И смутившись его взгляда, открытого и улыбчивого, добавила: — Я хотела пригласить вас на новоселье, но… вы не придете… вам некогда.

— Почему?.. приду, непременно… я уже собираюсь, — шутил он. — У меня на реке парусная лодка… В выходной день могу покатать вас. Потом — на новоселье… Условились?..

Он подал ей пачку счетов и писем, но из рук не выпускал их пока.

— Срочные есть… Ровно в три соедините меня с банком… Разговор с Москвой — в четыре… Постойте… что-то еще я хотел вам сказать?.. Нет, все… Да!.. а по вечерам, когда этак не хватает чего-то в жизни, — не скучаете?.. Ну и хорошо. Идите… Если будут какие-нибудь неприятности, — не огорчайтесь… чепуха… не стоит обращать внимания.

Он не досказал свою мысль, а Мария, несколько смущенная его обмолвкой, не догадалась спросить, что означает это предупреждение.

Он был прост в обращении с нею, снисходителен к ее несовершенной пока работе, понимая, что обязанности ее по сложности и по объему во много раз превосходят все, что делала она прежде.

Осваивалась она довольно быстро и прочно, старалась запоминать людей, подчиненных Борису Сергеевичу, дорожила его временем с той женской заботливостью и строгостью, которую нельзя не заметить сразу, — и Дынников оценил это. В ее «бумажном хозяйстве», как выразился он сегодня, наступил разумный порядок.

Работать ей стало легче, а знаки внимания молодых инженеров, особенно самого Дынникова, чуть-чуть пьянили и опять будили в ней ненадолго заглохнувшее чувство женщины. Она стала одеваться лучше, зная, что к ней идет.