Александр Патреев - Инженеры

Ведь она попросила курьершу сходить за завтраком для Бориса Сергеевича, — та не ослушалась. После же сказала только, что теперь не успеет разнести почту: долго простояла в очереди. Дынников заметил Олейниковой, что в таком случае не следовало и посылать: «Я мог обойтись и так».

Курьерша вообще исполнительна, но простовата и болтлива, — кто-то воспользовался этим. Мария еще не угадывала, кто вооружился против нее, и нещадно ругала себя за то, что не прочитала газету вовремя… как это случилось?..

Ей не доводилось иметь дело с печатной клеветой, и поэтому она крайне растерялась… Наверно, завтра утром куда-то вызовут ее, начнут допрашивать… Нужно было сейчас же увидеть Бориса Сергеевича!.. Но ведь в газете не пощадили и его… значит, и у него есть враги, которые ничем не брезгуют?.. Ей стало жаль его… Столько у него работы, тяжелейшей, срочной, ответственной, а тут еще это!.. Кажется, он собирался нынче долго пробыть в конторе?..

Мария побежала туда, в голове все путалось, горело… Старик сторож поглядел на нее насмешливым, щурким взглядом (или только показалось ей), и будто хотел сказать: «Вот как вас с начальником-то». — Обличительный номер газеты торчал у него из кармана.

Дынникова в конторе не было.

До Ключихи, где квартировал Борис Сергеевич, было две с половиной версты, а ночь надвигалась быстро, словно торопилась помочь злому человеку уйти непойманным. Два раза спадала с ноги галоша. Мария злилась, потом заплакала, разорвала газету, но не вмяла ее в грязь: следовало эту улику бесчестья показать Дынникову…

Среди ровного пустынного поля, где прошлым летом (в последний раз!) был посажен картофель, встретился ей Мокроусов Мартын. Он мотался из стороны в сторону, выписывая восьмерки, шел в это неурочное время к реке, к гавани, изливая в площадной брани встревоженную кем-то душу. Может быть, так разнутрила его газета?.. Он спорил с кем-то, не соглашался, рычал и все грозил кому-то черным огромным кулаком.

Из опасения Олейникова сошла с дороги, чтобы обойти его подальше. Он только тут увидел ее, растопырил руки и ударился за ней. Мария со страху задохнулась и не могла бежать, но, на ее счастье, его метнуло в сторону, и он упал.

Пробежав несколько десятков сажен, она оглянулась: на невспаханном, утолоченном поле лежал Мокроусов, похожий издали на серый камень, а рядом с ним покачивались от ветра полынь и редкие стебли будыльника.

В деревне уже загорались огни, темными облаками грудились на усадьбах деревья, сонно кричали галки. Молодежь догуливала день свой — заливалась где-то на порядке гармонь, взмывали над садами припевки парней и девок — неразборчивые, ухающие, иногда заглушая веселые переливы двухрядки.

Где жил Дынников, Мария не знала, — где-то тут, на конце деревни. Она шла прямой, поднимавшейся немного в горку, улицей, взглядывая на окна… И почему-то вспомнилось то отдаленное утро, когда она, удрученная горем, шла улицей города, чтобы найти Михаила. Теперь она искала другого, и совсем по иной нужде, — но опять, как и в тот раз, непонятная робость или что другое мешало ей обратиться к посторонним… Так, мучаясь, дорожа каждой минутой времени и вместе с тем растрачивая его понапрасну, она шла вдоль порядка.

Влево, подобно темному и глухому оврагу, лежал узкий проулок, зажатый плетнями, и она повернула туда, чтобы выйти на другую улицу: там светлым пучком лучей мигнули фары, — быть может, на ее удачу, это приехал Дынников. Она следила глазами, где остановится машина, и вдруг, заслышав впереди негромкую песню, замерла от изумленья. Кто-то, пока невидимый за садовой калиткой, выходившей в проулок, напевал гнусавым тенорком, раздумчиво, про себя, знакомую ей песню:.

Та же песня, тот же скрипучий, будто изношенный голос, который однажды ночью слышала она в комнате Фаины Львовны, когда там сидели какие-то гости… Значит, парикмахер Иван Забава здесь?!

Или встреча с Мокроусовым так сильно перепугала ее, или инстинкт подсказывал, что небезопасно встретиться с этим «знакомым» человеком, — она торопливо перешла на другую сторону проулка и ускорила шаг. Скрипнули ворота сада, человек шел следом за ней, и чавкающие шаги его становились все ближе. Она не оглядывалась, чувствуя его у себя за спиной, — но тут совсем рядом появилась кучка ребят с гармонью, — у Марии отлегло от сердца.

В прогале между избой и каменным амбаром стояла машина с потушенными фарами и без шофера, — оказалось, автомобиль совсем не похож на дынниковский. Досадуя на себя, на свои неудачи, Мария искала, кого бы спросить ей.

— Гражданочка… кого искать изволите? — По пятам за ней следовал Иван Забава.

— Начальника стройки… Дынникова, — в замешательстве ответила она, хотя и не следовало вступать в разговоры.

— Он не здесь… а туда, подальше… Идемте, провожу.

В руке у него появился электрический фонарь, и поврежденную трактором дорогу начал шарить бледный неживой свет, но под ногами стало хорошо видно.

— Простите… вы — секретарь его? — Будто невзначай фонарь взметнулся, свет упал на лицо Олейниковой, и было оно, наверно, бледно.

Унимая нервную дрожь, — уж не выслеживал ли ее этот странный, привязчивый человек, нежданный ее спутник, появившийся здесь из города?

И Мария холодно ответила:

— А что вас интересует это?

— Так, пустой вопрос… А разве получено запрещение: не любопытствовать? — язвительно хихикнул он. — В таком случае, извиняюсь… Я последнего постановления не читал…

Он погасил свой зеленоватый глазок, которым два раза пристально осмотрел ее с головы до ног, словно для того, чтобы лучше запомнить, — и негромко сказал:

— Теперь найдете сами… через дом отсюда… вон, за ставнями, в задней избе огонек, — там обитает и мечту питает ваш начальничек… Летите, пташка, на огонек…

И прежде чем кончил речь, мгновенно исчез во тьме, из которой возник, — и даже шагов его не было слышно.

Олейникова вбежала на крыльцо, остановилась перевести дух, — уж очень тесно было в груди! — и только здесь почувствовала себя в безопасности.

Борис Сергеевич был один и, судя по всему, работал уже давно. Его лицо, освещенное сбоку керосиновой, с зеленым абажуром, лампой — продолговатое, с немного впалыми щеками, с острым подбородком, тонким прямым носом и негустыми русыми спутанными волосами, казалось усталым, чуть суровым, и губы плотно сжаты. Когда что-нибудь не ладилось, он бывал именно таким; она уже привыкла к нему, и ей достаточно было увидеть эти тонкие, плотно сжатые губы, напряженную складку меж бровей, чтобы понять его душевное состояние.