Константин Лордкипанидзе - Избранное

Был полдень. В воздухе стоял запах свежескошенной травы. Задорно, весело посвистывая, камнем упал в виноградник черный дрозд.

«Ну и голосит, разбойник!» — улыбнулся Меки, встряхивая на согнутой спине тяжелый мешок с зерном.

Кустарник начал редеть. В просветах между ветками уже виднелась галька речного берега, издали доносился шум мельницы. Меки прибавил шагу и вдруг услышал в кустах голос Хажомии.

— Ты меня плохо знаешь! — хвастливо говорил Хажомия подмастерью земоцихского цирюльника Вене, который стоял перед ним, выпучив глаза от восторга. Меки остановился, прислушался, потом медленно опустил мешок на землю.

В е н е: В самом деле поцелуешь?

Х а ж о м и я: А то постесняюсь! Для того я и выбрал эту маленькую роль, чтобы во втором действии влепить Талико поцелуй!

В е н е: Смотри! Узнает ее отец…

Х а ж о м и я: Ха! Испугался я этого кулака! Только ты не проговорись кому-нибудь, а то Талико откажется играть. На репетиции она и дотронуться до себя не позволила. Но уж в спектакле я ей покажу! Как откину назад ей голову да как прилипну к губам — не оторвусь, пока не станут красными, как земляника… Пусть потом попляшет! Маленькая у меня в этом спектакле роль, да золотая!

Парни разделись и нырнули в воду. А Меки все еще стоял — ошеломленный, не веря своим ушам. Наконец он сообразил, что надо сделать, рывком взвалил свою ношу на спину и быстро зашагал по тропинке. На мельнице Меки не стал дожидаться помола, скинул мешок и помчался к дому Барнабы Саганелидзе. «Этот нахал Хажомия хочет осрамить Талико. Нужно предупредить ее, чтобы она не играла в пьесе сегодня вечером. Нужно обязательно предупредить!» — подумал он и поспешил к знакомому двору. За изгородью шумели дети. Младшая дочка Барнабы — Кетино сидела на сливовом дереве, раскачивая ветви, и дразнила своих подружек:

— Кому слив? Кому слив?

— Мне! Мне! Мне! — визжали девчонки.

— Нате вам! Нате! — хохотала Кетино, кидая в них сливовыми косточками. — Ловите!

— Кетино! — позвал Меки. — Талико дома?

— Мама и Талико пошли на похороны, — нараспев протянула Кетино.

Меки обвел двор безнадежным взглядом и повернул обратно к мельнице.

На мельнице ему пришлось подождать. Он прилег около воды в тени прибрежных ив. На другом берегу, разлегшись на гальке, голые пастушата варили кукурузу. Меки видел, как мальчишки таскали крупные сочные початки с поля Эремо, но он ни разу даже не прикрикнул на них: ему было сейчас не до того, чтобы стеречь хозяйское добро и гоняться за мальчишками. Бесстыдный, наглый смех Хажомии все еще стоял у Меки в ушах. Вдруг он увидел Дофину. Босая, худенькая девочка с бледным красивым лицом и длинными черными косами шла по узенькому мосту, подвешенному на канатах над рекой. Она путалась в материнском, по самые щиколотки, платье, которое болталось на ней, как поповская ряса. Канаты были плохо натянуты, мост ходил ходуном, а эта озорная девчонка то и дело приплясывала на нем вприсядку, чтобы раскачаться еще сильнее. «Она-то наверняка знает, у кого во дворе будет сегодня спектакль», — подумал Меки.

Пастушата бросили початки, повскакали с земли и окружили девочку.

— Чего вам нужно, негодники? — прикрикнула на них Дофина. Она лукаво улыбнулась своими ясными живыми глазами, словно только что придумала какую-то очень забавную шутку.

— Хочешь узнать новость? — выступил вперед младший сын Аслана Маргвеладзе — Бичи-Бичи и подмигнул товарищам, чтобы те не смеялись.

— Какую такую новость?

— Сначала покажи нам попа Тирипо!

— Нет, сначала скажи, какая новость?

— Новая бумага пришла: в комсомол будут принимать с тринадцати лет!

— Ври больше! — усмехнулась Дофина. — Пойди подурачь кого-нибудь другого!

Она подняла плоский камешек, запустила его в речку — камешек весело запрыгал по воде. Пастушата уже не раз сообщали Дофине эту «новость». Неделю назад она им поверила, прибежала взбудораженная к секретарю комсомольской ячейки и потребовала, чтобы он немедленно принял ее в комсомол.

— Разыгрывают тебя, а ты уши развесила, — сказал ей секретарь ячейки Бачуа Вардосанидзе. — Потерпи еще годик. Как будет тебе четырнадцать — сразу примем.

— Жизнью матери клянусь, — чуть не плача, уверяла его Дофина, — меня поздно крестили! По-настоящему мне уже четырнадцать!

— А по метрике тебе тринадцать. Что я могу поделать? Прикажешь менять для тебя устав комсомола?

Накануне Дофина удила рыбу в Ухидо, и усач утащил у нее удочку, подарок Меки. Потом теленок, запутавшись в веревке, чуть не задушил сам себя. Сколько неприятностей выпадает порой на долю Дофины — не счесть! Но как только она вспомнит, что ей скоро исполнится четырнадцать и ее примут в комсомол, сердце ее до краев переполняется радостью и она сразу забывает обо всех своих неприятностях. В селе каждый — от мала до велика — знал о заветной мечте Дофины и каждый по-своему пользовался этой ее слабостью. Поручит, бывало, Бачуа Вардосанидзе кому-нибудь собрать комсомольцев, а тот, не очень-то настроенный бегать в жару по пыльным улицам, разыщет Дофину и скажет ей — вроде бы по просьбе Бачуа:

— А ну-ка покажи, на что ты годишься, раз в комсомол хочешь! Живо собери членов ячейки!

Обрадованная девочка сломя голову летела выполнять поручение, и по всему селу разносился ее звонкий голос:

— Онисим! Эй, Датиэла! Эй, Датиэла! Живей, еле ползешь. Небось вчера на гулянье не шел, а летел! — возмущалась она, когда кто-нибудь медлил выйти из дома на ее зов.

Как-то Кирилл Микадзе, поработав лесорубом в Чаладиди, принес оттуда несколько червонцев и мегрельскую песенку. Пока у него водились деньги, он каждый день был навеселе, разгуливал по деревне и напевал:

Кончились деньги — и Кирилл забыл свою песенку. Зато теперь эту самую «оучелу» с утра до вечера распевала Дофина, придумывая всякий раз новые слова.

— Эй, Дофина! Помоги мне сегодня мотать шелк! — просила девочку соседка. И Дофина пела ей в ответ:

— Дофина, детка! Сбегай к Илико, принеси мне садовый нож!

— Ну-ка, Дофина, слетай ко мне домой! Посмотри, не проснулся ли малыш…

Девочка была у всех на побегушках. Иной день она совсем сбивалась с ног, но никогда не ленилась и никому не отказывала в услуге. Лишь однажды, когда Аслан Маргвеладзе хотел послать ее в лавку за табаком, она отказалась — ей нужно было смолоть кукурузу для оперившихся цыплят.

— Что — лень тебе? — спросил Аслан. — Н-нет, — махнул он рукой, — плохая из тебя будет комсомолка!