Константин Лордкипанидзе - Избранное

«Нет, Хажомия, из этих рогов не будут пить на вашей свадьбе! — думал, все более распаляясь, юноша. — А это что-то совсем незнакомое! Похоже на колесо от тачки. Странно!»

Он поднялся, неторопливо распряг быков.

— Без этого нельзя? — крикнул ему Хажомия, успевший уже сесть на лошадь.

Меки выпрямился, расправил плечи.

— Хажомия! На свадьбу к себе позовешь? — неожиданно спросил он.

Хажомия бросил быстрый взгляд на Меки, но ничего не заметил по его лицу и нагло осклабился:

— Ты найди мне невесту, а за свадьбой дело не станет!

— Невесту? — усмехнулся Меки и внезапно сдернул бурку с Талико. — Вот она… Невеста!.. Вставай, бесстыжая! — прикрикнул он на девушку.

Талико побледнела, но не сказала ни слова.

В ту же минуту Хажомия птицей слетел с лошади.

Меки обернулся.

Правую руку Ухорез держал за спиной. Он медленно приближался к Меки.

— Запрягай быков!

— Приказывай кому-нибудь другому! Я давно не батрак!

— Беду на себя накличешь! Запрягай, говорю!

— Нет, Хажомия! И быков не запрягу, и все это добро не отдам тебе.

— Ах так! А ну убирайся отсюда, или я за себя не ручаюсь! — взревел Хажомия и, как обычно, когда он переставал владеть собой, ударил себя ладонью по щеке.

Меки искоса глянул на топор, валявшийся возле колеса, рассчитал, что ему никак до него не дотянуться, и глубоко вздохнул.

— Осрамили, а теперь «убирайся»?

— Пожалей себя, парень! Загублю ни за грош! Один раз ты от меня ушел… Но уж теперь не спасешься!

— Это ты стрелял в меня на Губис-Цхали?

— Стрелял, да, видно, плохо целился!

Меки расстегнул ворот:

— Эй, Хажомия! Нельзя два кинжала вложить в одни ножны. Или ты, или я… Обоим нам в этом селе не жить…

Они молча бросились друг на друга. Хажомия замахнулся ножом, но Меки с быстротой молнии схватил его за руку и подкосил внезапной подножкой. Ухорез покатился на землю и зарылся лицом в снег. Меки тут же очутился у него на спине и ударил его кулаком в висок. Хажомия остался лежать на снегу без сознания.

Талико с ужасом смотрела с арбы на этот поединок. Она вспомнила их первую схватку под липами. Сколько лет прошло с того дня — и все же еще не кончилась эта борьба!

Меки прерывисто дышал. Он еще не успел прийти в себя после пережитого волнения, но ни на минуту не забывал о хурджинах.

Он направился к арбе.

— Не подходи близко, Хрикуна! — взвизгнула Талико и своим телом закрыла хурджины.

Меки вздрогнул. Он не ожидал, что Талико посмеет назвать его Хрикуной. Теперь, когда он наконец-то позабыл это оскорбительное прозвище, она, Талико, напомнила ему!..

— Вот как? Теперь я опять стал Хрикуной, да? Бессовестная. Наврала, будто больна… Всю ночь притворно стонала. А я-то… Мне, дураку, каждый твой стон вонзался шипом в сердце! А ты… бесстыжая! — сказал Меки девушке, настороженно глядевшей на него из арбы. Она смертельно боялась, что Меки сейчас доберется до спрятанного под хурджинами оружия. И когда он вплотную приблизился к арбе, Талико отшвырнула бурку и бросилась на него. Такой разъяренной парень никогда ее не видел: она расцарапала ему руки и все пыталась ногтями вцепиться в глаза.

Меки растерялся: это же Талико, а не дикая кошка. Что с ней делать? Всячески стараясь не причинить девушке боли, он как мог осторожно и мягко разжимал ей пальцы и отводил руки от своего лица. Но ярость слепа, Талико ничего этого не замечала, она хотела только одного — вернуть свои хурджины. А если и пулемет найдут — погибла вся семья. Она дралась с Меки, забыв обо всем на свете и прежде всего о том, что она женщина и что человек, которого она хочет сейчас растерзать, молится на нее.

Меки был потрясен ее бесстыдством — она даже не прихватила рукой расстегнувшуюся в драке кофточку, не до этого ей было сейчас, ей нужны были обе руки — чтобы бить и царапать, бить и царапать. «Может, за это время Хажомия придет в себя».

Он впервые держал в своих руках это такое желанное и недоступное, словно облако в небе, тело, впервые вдыхал его одуряющий запах, и впервые Талико показалась ему и земной и доступной. Он и сам не знал сейчас, что делает — то ли отталкивает девушку, то ли прижимает к себе, а когда Талико, изловчившись, вонзилась зубами в плечо Меки и ее груди невольно прильнули к его груди — юноша едва не потерял сознание. Он никогда не подозревал, что в нем может родиться такое страшное, почти испепеляющее сердце желание. Не чувствуя боли, он обеими руками обнял Талико и сам прильнул к ней:

— Моя… Ненаглядная моя.

Талико удивленно посмотрела Меки в глаза и вдруг покорно затихла в его объятиях. Одно мгновение, только одно мгновение они почти не дыша смотрели друг на друга, не понимая, что с ними происходит. Это была самая сокровенная и жгучая тайна крови.

— Нет! Уходи. Ненавижу, — все-таки сказал Меки и оттолкнул девушку.

Всего ожидал сейчас Меки: и что Талико осыплет его бранными словами, и что она начнет драться, а случилось и вовсе непонятное — застегивая кофточку, девушка молча отошла к арбе, уткнулась лицом в бурку и зарыдала в голос. Бросив Талико бурку, Меки повел арбу обратно по Орхевскому взгорью. Привязанная к дробинам лошадь повернула голову, негромко заржала, а потом уже покорно поплелась за быками.

Меки понукал быков, тянувших арбу вверх по Орхевскому подъему. Снег перестал идти. Небо еще некоторое время хмурилось, — а потом над вершиной Катисцверы заалели облака, выглянуло солнце, подул теплый ветер, и сразу под сугробами зашептались талые воды. Ломкие сосульки отрывались от ветвей и падали со стеклянным звоном. Быстро прибывала вода в реке. Весна нагрянула внезапно.

Был уже полдень, когда Меки остановил арбу Барнабы Саганелидзе перед двором правления. Еще издали услышал он знакомые голоса, гулкие удары молотков по наковальне, ворчание двуручной пилы. Но перед воротами сгрудились распряженные арбы, которые мешали Меки видеть, что делается внутри двора. Тут же, неподалеку, стояла грузовая машина. Меки узнал черноусого шофера, который утром спрашивал у него дорогу.

Приехавшие в этой машине люди были кутаисские рабочие — слесари, кузнецы и плотники. Они появились в Земоцихе ранним утром, выгрузили из машины кузнечные мехи, наковальни, пилы и рубанки, потом собрали со всех дворов поломанные плуги, арбы, сеялки — все, что нуждалось в починке, и устроили во дворе правления мастерскую.

Меки услышал зычный бодрый голос Аслана Маргвеладзе, доносившийся из глубины двора, где подковывали быков. Пожилой коренастый кузнец в кожаном фартуке выхватывал щипцами из горна раскаленные полукруги подков, несколькими ударами молотка расплющивал их на наковальне и бросал прямо на мерзлую землю. И тут за дело принимался Аслан. Он был мастером на все руки, Аслан Маргвеладзе. Любо было смотреть, как этот худощавый, далеко не богатырского сложения человек, вытерев ладони о штанины, подходил к быку, хватал за рога и, одним рывком повалив наземь, захлестывал веревкой ноги. Затем он сам срывал изношенные подковы и сам же расчищал копыта. Остальное завершал кузнец.