Ян Винецкий - Человек идет в гору

«Того и гляди палец отшибет либо всю руку отхватит, — думал Никита, с завистью наблюдая за ловкими и быстрыми движениями молодых штамповщиц, — не надо было из колхоза уходить…»

Он опасливо оглядывался. На лице Шуры угадывались те же мысли. Мастер ремесленного училища Сергей Архипович Луговой, оглядев Никиту и Шуру, тоненько захихикал:

— Эк, вытянулись, словно коломенская верста. Вам бы по малярной части податься, — стремянок не надо.

Шура вскипела, хотела уже было осадить насмешника, но Никита шепнул:

— Мне рассказали, старик с причудами, но добрый и мастер отменный.

Мастер действительно был чудаковат. Случалось, забыв дома очки, он, с досадой разводя руками, говорил:

— Ишь, неувязка! Микрометр вижу, а деления пропали. Сызнова Спиридоновна моя напроказила. После ужина приляжешь газету почитать, ну и маленько вздремнешь, как толькой войдешь в курс международной жизни!.. А Спиридоновна, несознательная баба, потихоньку очки снимет да и спрячет. Откроешь глаза, ткнешься в газету, а там все буквы плывут, будто под дождь попали. Ну, в дремоте-то не поймешь, в чем дело, откинешь газету и задашь храпака уже по-настоящему.

А утром в спешке Спиридоновна и сама про свою давешнюю проказу забывает, вот она и получается неувязка-то.

Сбегать за очками всегда охотно вызывался полнолицый, с дряблым, будто студень, подбородком и беспокойными глазами Павлин Точка. Токарное дело его тяготило, и он с удовольствием слонялся час-другой по поселку под предлогом отсутствия Спиридоновны дома.

Павлин с захлебывающимся хохотком рассказывал, что старик смолоду и по сей день не переставал ревновать некогда бывшую очень красивой Анну Спиридоновну.

Стоило ей задержаться у соседей либо в магазине, как Сергей Архипович, придя с работы, взволнованно ходил по комнате, то и дело приникая к окну, — не идет ли жена. А потом начинались попреки, оправданья, слезы, ну точь-в-точь, как сорок лет тому назад, когда они только поженились.

Но никто не умел так тонко и умело обучать токарному делу молодежь, как Сергей Архипович.

— Токарное дело, — говорил он, — нужно полюбить, непременно полюбить! И на работу надобно идти, как на праздник — с молодой и жадной к труду душой. Вот тогда ты можешь надеяться, что со временем станешь настоящим токарем. — Выцветшие светлые глаза Сергея Архиповича зажигались и весь он как-то подтягивался, становясь выше и красивее. — А ежели твоя душа к токарному делу не лежит, — продолжал он, понижая голос и подозрительно приглядываясь к каждому из учеников, — ежели ты спокоен, как ломовая лошадь, что везет кладь, — не прикасайся к резцу. Загубишь и дело, и самого себя. Лучше подай заявление директору училища и попросись туда, куда зовет тебя душа.

При входе в школу дети снимают шапки, я бы такое ввел и при входе на завод. Шапку долой, милый товарищ! Ты входишь в храм, где человек творит великое.

Луговой говорил с таким увлечением и гордостью о профессии токаря, что Никита и Шура с первых же занятий решили быстрей овладеть интересным ремеслом.

— Понятно, сначала вас охватит робость, — работа, дескать, мозговитая, сумею ли осилить? — говорил Луговой, лукаво прищуривая глаза. — Но этого бояться не следует. В первый-то раз и щи варить страшно.

И еще запомните: аккуратность, чистота — первая заповедь культурного, толкового рабочего. Покажите мне токаря на улице, и я, не зная его, без ошибки скажу, чего он стоит, как токарь. Покажите мне станок и я скажу, каков его хозяин.

Никита и Шура оставались в мастерской после занятий, — чистили станок, изучали каждую его часть. Иногда с ними оставался и Павлин. Непоседливый и шумный, он отвлекал их от работы, рассказывал анекдоты, копировал Сергея Архиповича.

Шура хмурилась. Ей было обидно, что Павлин во время занятий все время заискивает перед Луговым, а за глаза часто и скверно смеется над ним.

Она как-то прямо Павлину об этом и сказала. Он покраснел и ничего не ответил, но больше в ее присутствии над стариком не смеялся… Вскоре Павлин перевелся в слесарную группу.

Так за работой и учебой незаметно пробежало время. В яркий весенний день с путевками ремесленного училища пришли Никита и Шура на завод, во второй цех.

Оттого ли, что их станки стояли рядом и они могли, работая, время от времени обмениваться взглядами и улыбками, от которых хмелела душа, оттого ли, что ощутили они могучую силу своего мастерства, но казалось им, что взошли они на большую высоту, навстречу счастливому ветру.

Когда Чардынцев ознакомился со всеми цехами и пред ним предстала вся картина огромного производства, претерпевающего перестройку на новый, совершенно не похожий на прежний вид продукции, когда он увидел, как сложен и труден этот процесс, а потом послушал, как директор распекал дезертиров, он задумался над тем, где же находится самое узкое место на заводе, где то главное звено, уцепившись за которое, можно вытянуть всю цепь.

Недавно он был свидетелем любопытного разговора.

В кабинет к Гусеву вошла инженер Луговая — молодая женщина в новеньком синем халате, мягко облегавшем ее стройную фигуру. Она глубоко дышала, и темные брови то сходились над переносьем, то расходились.

— Федор Антонович! Так не может дальше продолжаться!

— Что такое? Садитесь, Антонина Сергеевна, — улыбнувшись ее стремительности, сказал Гусев.

— А вот что! — продолжала Луговая не садясь. — С началом реорганизации производства партийная организация второго механического цеха стала редеть, людей переводили в другие цехи, и теперь нас осталось два коммуниста — я да Петр Ипатьевич.

— Знаем, — вздохнул Гусев. — Посмотрим, пошарим по заводу, кого можно к вам перебросить.

— Долго шарите, Федор Антонович! Цех лихорадит весь завод, и без партийной организации нам не подняться. Наш начальник… — Луговая безнадежно махнула рукой и отвернулась к окну, где тонко дребезжали стекла, откликаясь на басовитый гул проезжавшего автомобиля.

— Что с ним?

— Сама не пойму. Захандрил человек.

— Надо разобраться, Антонина Сергеевна. Вы к нему ближе.

— Пробовала. Ощетинился, как еж, не подойти.

— Хорошо. К вам для начала мы направляем товарища Чардынцева. Познакомьтесь.

Чардынцев встал и крепко пожал ей руку. Луговая взглянула на него с доверием:

— Очень рада.

Когда Луговая вышла, Гусев сразу перешел к другим вопросам, и Чардынцева удивило, что секретарь больше ни разу не заговорил о втором механическом цехе.

«Производство тяготит его», — подумал Чардынцев.

Теперь, шагая рядом с Мишиным по кленовой аллее заводского двора, Чардынцев говорил:

— Интересуюсь вторым механическим. А пока разворачиваю работу в парткабинете.