Анна Лупан - Обрести себя

— Э, да брось ты эту работу воронам! Не убивайся из-за чепухи. Видно, не для нас с тобою это дело. Бери лучше свои несчастные совки, пойдем, может, вытянем из них какой-нибудь золотник.

— Никуда я не пойду! — отбрыкивался он, как жеребенок, которого впервые хотят взнуздать.

— Что ты, парень, или я тебя чем обидела?

Микандру и сам не мог объяснить причину своей ярости. Впрочем, если бы он и нашел слова, она все равно не поняла бы его. Он не хотел больше сопровождать ее. Даже если бы ему грозило быть заживо брошенным в горячую смолу — не пошел бы. Он поклялся подчиняться только своей воле и навсегда покончить с хождением по дворам. Ему не под силу было больше переносить брань, с какой выпроваживали их люди из своих домов. Его больно кололи людские взгляды, едва они с матерью перешагивали порог их жилищ. Его давил тяжелый пласт постоянного унижения, какое испытывал он, попрошайничая, притворяясь. Но растолковать все это матери он был не в состоянии. И ей он казался просто злым, непослушным и неблагодарным. Хотя в их отношениях и не было ладу, Рада любила своего отпрыска, но любила по-животному, она готова была поцапаться и вырвать глаза у любого, кто посмел бы при ней задеть его хоть словом. Он же в своих сыновних чувствах был сдержанней. Испытывая к ней привязанность, но стыдливую, он старался всеми силами скрыть ее. Ему хотелось видеть мать немного опрятней, чтоб и время она проводила как-то достойней. О лачуге она вспоминала только ночью, когда надо было где-то притулиться. Днями они скитались кому где пришло в голову. Часто Рада не приходила даже ночевать. Но в такие дни она заботливо оставляла ему что-нибудь поесть — собранные бог знает как куски. Он глотал все подряд, не ощущая вкуса, ложился под дерюгу на кирпичи печки, съежившись от холода. В голову лезли всякие фантазии. То он видел себя главарем воровской шайки, то женихом дочки какого-то царя, владельцем несметных богатств. Вот он собирает всю цыганщину и раздает золото, благословляет, как поп на причастии:

«Эй, голодранцы, нате, берите сколько душе угодно, богатейте и не ходите больше по дворам попрошайничать, не позорьте наш род!»

«Благодарим, ваше величество», — кланялись цыгане, тронутые его добротой.

Сон осторожно смыкал его веки, чтобы не спугнуть детские мечты.

— Не боялся один? — спрашивала утром Рада, вернувшись с набитой сумкой.

— Нет, — отвечал он.

— Скучал по матери?

— Ага.

— Любишь мамку?

— Ага.

— Бриллиантик ты мой бесценный! Ну что бы стоило богу послать хоть какой-нибудь табор в наши края! Ушли бы с ними из этой дыры, понюхали б полынь в других местах. Ты бы поехал с мамой, золотко?

Рада все еще тосковала по пыльным дорогам. После смерти Мани ничто больше не связывало ее с Тремя Ягнятами. Подвернулся бы удобный случай — минуты б не усидела. «Золотко» с синим, как терн, от холода лицом рылся в принесенной матерью снеди, вывалив ее из сумки прямо на печку.

— Поедешь, сынок? — спрашивала Рада.

— Ага, — отвечал он, набивая рот едой.

Потом он убегал на улицу в поисках какого-нибудь развлечения, надеясь выкинуть небывалую шутку, чтобы заполнить свой день. Слоняясь без дела, он очутился однажды в школьном саду: ему до зарезу понадобился один приятель, который был в это время на уроке. То был старый его товарищ по проказам, который с наступлением учебы совсем исчез из поля зрения Микандру. Вообще, как только в школе начинались занятия, в жизнь Микандру просачивалась тоска. Все сорванцы становились сразу важными, занятыми. Вокруг него образовывалась пустота. Не с кем было лазать по оврагам и обрывам, не перед кем было показывать свое умение находить гадюк и ящериц. Школа, не подозревая того, обкрадывала его, отнимала множество радостей, делала его одиноким. Мальчик по-своему решил отомстить ей за все это. Сначала он задумал выманить своих товарищей по проказам на волю. Он привлекал их уморительными ужимками и кривлянием. Но потерпел поражение. Ребята держались твердо. То ли они не хотели неприятностей, то ли на них в самом деле напала страсть в занятиям. В общем, они не пошли на его приманку. Если и удавалось увести за собой одного-двух, то ненадолго. Узнавали родители — и беглецам попадало. В тот день, как уже было сказано, Микандру понадобился один дружок. Зная, что тот сидит за партой у самого окна, Микандру притулился к забору и стал подавать знаки — свистел, как дрозд, несколько раз прокуковал, бросал в окно комки глины. Но все напрасно, никто не отзывался. Отчаявшись дозваться друга, злой от одиночества и беспомощности, он решил хоть чем-нибудь отомстить несправедливой судьбе — поднял камень и изо всех сил бросил его в школьное окно. В мгновение ока все ученики высыпали из школы, готовые расправиться с тем, кто так нагло прервал их занятия. Конечно же все поняли, что это сделал он. Кто иной мог так набедокурить! Они и раньше нередко видели, как он околачивался возле школы, строя им гримасы. Микандру спрятался в сиреневый куст, что рос возле самой стены, и посмеивался над простофилями, которые пулей пролетали мимо него. Они убежали за ворота. Но ищи ветра в поле! Микандру задумал новый трюк — обуреваемый лихостью, он вошел в пустой класс, схватил с первой попавшейся парты сумку и пустился наутек.

— Во-о-т он! Вот он! — завопили дети в один голос.

Он был доволен, что его наконец-то заметили. Но надо было спасаться. Моментально бросился в сторону от преследователей, обежал весь сад, ища знакомую лазейку в заборе. Наконец увидел ее, но и силы иссякали. Тяжело дыша, он ринулся вверх по склону холма, с гордостью отметив, что только он один способен на такой бег. Однако и преследователи были быстроноги. К тому же он был один, а их много и они подгоняли друг друга криками. Вначале он бежал, прижав к груди сумку, как драгоценную добычу. Он решил защищать ее любой ценой. Но когда убедился, что его догоняют, начал вытаскивать по одной книге и бросать в преследователей. У него был хитрый план: пока те нагнутся и поднимут книгу, он оторвется от них. Знал: и если поймают, придется расстаться с кудрями. Да, перехватил через край сегодня. Загнанный, окруженный со всех сторон, Микандру вынужден был бросить сумку. Разгоряченные погоней, ослепленные бешенством ребята даже не взглянули на нее, торопясь скорее схватить преступника. Они совсем уже настигли его, он чувствовал затылком их дыхание. А сил больше не было. Хоть бы мать вышла на дорогу! Нет никого, ни одной души, которая могла бы понять его и защитить или взять на поруки. Он наскоро перекрестился, в уме обратился с молитвой к богу. Но и это не помогло. В следующую минуту на него набросилось больше двадцати головорезов — повалили на землю, придавили своей тяжестью. Началась небывалая потасовка. Микандру не раз удавалось избежать беды, ускользая, словно сквозь игольное ушко. Теперь пришла расплата за все. Маленькие в драке хуже взрослых. У них нет ни чувства меры, ни сдержанности, ни ответственности за свои поступки. Они отдаются драке со всей страстью и жестокостью, на какую только способны, как в других условиях отдаются игре. Охваченные яростью, они царапали его ногтями, месили кулаками и коленками, забыв, что это он танцевал им тананику, что это с ним они разоряли гнезда.