Анна Лупан - Обрести себя

— Не захотела, — отрезала Лиза. — И чтобы больше я не видела эту твою грелку в своей кошелке. А то выброшу через забор. Поняла? Когда сама будешь работать, поступай как хочешь, а я не хочу, не хочу, не хочу! И если не оставишь меня в покое, уйду куда глаза глядят, чтобы не видеть тебя и весь этот проклятый дом.

Потом опустилась на лавку и заревела, громко, неудержимо. Плач перешел почти в истерику. В таком состоянии Дремота еще не видела дочь. Ведь прежде Лиза всегда покорно и тихо делала все, что бы мать ни сказала. «Понятно, — подумала Дремота с иронией, — какой-нибудь молодчик влез в душу и перевернул все вверх дном». Это ее успокоило. Подумаешь, с кем это не бывало. Перебесится и снова станет шелковой. Переполошились только малыши. Они испуганно забились в угол и перешептывались:

— Смотри-ка, няня Лиза плачет! Няня Лиза ревет…

Это было для них так неожиданно, так ново, что они не знали, как себя вести. Няня Лиза не могла распускать нюни из-за какого-нибудь пустяка. Ее слезы требовали не только участия, но и уважения.

Напугалась и сама Дремота. Она миролюбиво протянула ей кружку:

— Выпей водички, пройдет.

Только Лизу уже ничем нельзя было унять, она заплакала громче, все еще пытаясь сдержаться, и от этого плач ее был страшнее. Она начала биться головой об лавку, потом упала на пол, стала кататься по нему, крича уже во весь голос. Казалось, внутри у нее обрушилась какая-то плотина. Так по весне, когда реку перегораживают беспорядочные льдины и перекрывают течение, однажды поток с треском прорвет запруду и, сметая все на пути, покатится к морю…

Дремоте показалось, что дочь кончается, и она в испуге бросилась за помощью к цыганке Раде, которая, как известно, умела заклинаниями прогонять болезни. Когда Дремота вернулась, дочь уже спала. Она лежала на постели лицом вниз, не сняв одежду, в которой вернулась с работы.

Примерно месяц спустя Лиза, после долгих колебаний, пришла к председателю колхоза. Второй раз она переступала порог этого холодного и неуютного кабинета — в первый раз ее сюда вызвали, а теперь вот пришла сама. От волнения и боязни, что не сможет сразу взять быка за рога, она заговорила, едва только отворив дверь:

— Я хочу вам сказать…

В это время Ион Гырля и бухгалтер Маковей спорили из-за каких-то запутанных денежных расчетов, и ее приход был очень некстати.

Председатель, не поднимая головы, прервал ее:

— Если по личному вопросу, то приходи завтра. Часам к семи.

Лиза и сама не знала, какой у нее вопрос — личный или не личный. Ей просто хотелось распутать клубок недоумений и сомнений, излить перед кем-нибудь старшим душу, снять с сердца тяжесть, которая угнетала ее в последнее время. Сюда она не сразу решилась прийти. Сперва наведалась к Ариону Караману — двоюродному брату отца, который, в общем-то, опекал их семью, словно выплачивая какой-то долг перед покойным Кузьмой. Он помогал в хозяйстве: то дров привозил, то на мельницу прихватывал мешок-два пшеницы, то чистил дымоход Лизиного дома. Арион готов был и на большее для семьи погибшего двоюродного брата, да, по его словам, очень уж тошно ему встречаться с Дремотой. Лиза, которой он высказал это когда-то, очень обиделась, но со временем слова Ариона сгладились в ее памяти. Зато припомнились другие: «Если нужда схватит за горло — приходи, помогу». Она почувствовала, что он-то уж сумеет наставить ее. К несчастью, Ариона не оказалось дома. Встретила ее Иляна. С тех пор, как Лиза пошла на ферму, дружба их поостыла, виделись они редко.

Иляна сразу поняла — подруга чем-то взволнована.

— Зачем тебе отец? Может, я могу помочь?

— Нет, я с ним хотела посоветоваться — неприятности по работе.

— Может, хочешь перейти в сад или огород? — полюбопытствовала Иляна.

— Да нет, я просто совета у него хотела попросить.

Иляна усмехнулась:

— Что-что, а советовать отец любит. Хлебом не корми — лучше попроси совета. Жалко, нету его дома, поехал на станцию. Получили вагон саженцев и теперь спешат разгрузить, чтобы не пришлось платить за простой вагона. Приходи вечером. А если не терпится, так знаешь что… иди к Гырле. Он председатель. Если неприятности по работе, так чего скрывать, выскажи ему, пусть знает…

Зря Иляна иронизировала насчет страсти отца всем давать советы. Она и сама любит подсказать что-нибудь подругам. Видно, яблоко от яблони недалеко падает. Вот после Иляниного совета Лиза и очутилась в кабинете председателя. Но вся ее смелость осталась за дверью. И последняя искра уверенности угасла, когда председатель сказал прийти завтра. Она толкнула дверь, чтобы выйти, но та не открывалась. Оказывается, ее надо на себя тянуть. Пока она мешкала с дверью, бухгалтер оторвался от бумаг и позволил себе минутный отдых. Делая вид, что занят протиранием запотевших очков, бухгалтер ощупал тем временем взглядом ее высокий стан и свежие щеки. Женатый на злой и сварливой женщине, которая всю жизнь держала его в узде, бухгалтер любил наслаждаться созерцанием молодых женщин и девушек. С годами, хотя бдительность жены и ослабла, он развил в себе эту слабость так, что она стала единственным утешением наступающей старости. Любоваться хорошо сложенной женщиной — все равно что рассматривать произведение искусства. Что же здесь плохого? Разве лучше, если искушение втягивает тебя в омут страстей? А просто так любоваться, это каждый имеет право, это не возбраняется. Очки все же здорово запотели. Пришлось долго их протирать. Председатель уже нетерпеливо кашлянул, а он смотрел в сторону Лизы, которая могла исчезнуть каждое мгновение. Чтобы она не ушла так скоро, он спросил:

— Что, может, опять мать родила?

Лиза поняла вопрос по-своему, и Маковей мгновенно стал для нее врагом. Если бы не растерянность, она б ему так ответила, что он на сто лет бы запомнил. Захлестнутая волной обиды, она смиренно проговорила:

— Еще нет.

В ее ответе Маковей уловил зерно юмора и засмеялся, словно бритвой полоснул. Потом повернулся к председателю и неопределенно прокомментировал:

— Растет нынче такая молодежь…

Что он этим хотел сказать, хороша ли эта самая молодежь или плоха — понять было трудно. Вообще бухгалтер всегда выражался неопределенно, и его можно было истолковать и так и этак.

Гырля же, находившийся долгое время на разных номенклатурных постах, в недавние годы стал страдать болезнью велеречивости и пышнословия. Даже дома, вместо того чтобы просто позвать жену в кино, он изъяснялся приблизительно так: «Сегодня я решил провести ответственное мероприятие — планируется культпоход в кино». И сейчас он произнес покровительственно и значительно:

— Хорошая молодежь растет. Здоровая.

В последние годы он, сын крестьянина, словно бы прозрел, посмотрел на себя как бы со стороны и с ужасом понял, что каждую, самую крохотную мысль топил в потоках пустопорожних речей, что болтовня съела у него лучшие годы жизни, поглотила драгоценное время окружающих людей. Теперь он всякий раз, поймав себя на неискренности, на заученных и обкатанных словах, испытывал стыд. Замечание бухгалтера отвлекло Гырлю от дел, и он жестом пригласил Лизу сесть: