Анна Лупан - Обрести себя

Казалось, ему уже сам черт не брат. Теперь он не просто Микандру — сын Рады и Мани Каланчи, а личность, которая что-то значит.

Рада иронически оскалилась. Она по-прежнему не принимала его всерьез. Впрочем, ей не казалось серьезным и все окружающее. Не верила она и в бумагу, которую он принес. Человек, по ее мнению, если хочет остаться свободным, должен остерегаться бумаг. В них таится гибель. Жизнерадостность сына раздражала, и, чтобы умерить его пыл, она проворчала:

— Ты же осенью, помнится, хотел оставить эту дыру. А теперь, выходит, тебя бумагой привязали.

— Хотел, но боюсь, батя рассердится, если оставим его одного. И потом, колхоз на меня столько израсходовал, некрасиво показывать ему зад.

— Застеснялся! Ну конечно, ты из стеснительных.

— Какой есть. С бродяжничеством кончено, баста. Раз навсегда. Дай что-нибудь переодеться.

Дома оставалось белье, которое он завел, еще когда поступил в кузницу. Рада достала пару белья из запыленной ниши и бросила ему. Сын взял рубашку, вывернул наизнанку, покрутил перед глазами. И радость возвращения улетучилась: белье оказалось пепельно-серым, еще грязней того, которое он носил неделю. Не постирала даже, а ведь его не было дома целых шесть месяцев! Он тосковал по дому, по матери, а она не удосужилась сделать для него даже такую мелочь. Жилы на его лбу вздулись, глаза дико сверкнули, он стал похож на Маню, когда тот в ярости обличал ее в воровстве.

Теперь, когда Микандру отвык от убогого прозябания в этой лачуге, жить здесь показалось совершенно невыносимым.

— Я у тебя чистое просил, мама. Или за полгода не могла постирать?

— Ну тебя! — больше удивилась, чем обиделась, Рада.

Микандру взял кепку и вышел вон, решив никогда больше не переступать этот порог. В общежитии механизаторов ему дали пустой матрац, наволочку, две простыни, одеяло. В тот же вечер он лег в чистую постель, на свой матрац, набитый свежей соломой. Стоило повернуться, как солома в матраце трещала, словно от него летели искры. От постели пахло вялыми травами минувшего лета. А уже начиналась новая весна, и в комнате стрекотал сверчок, запрыгнувший через открытое окно.

На рассвете, выглянув во двор, он увидел веселую суету птиц, над пашней клубился теплый парок. Оперялись нежной листвой молодые побеги. Под навесом, где стояли машины, трактористы ругались, что нет запасных частей, перемежая ругань забавными историями. Было слышно, как на кухне повар Тодерикэ режет лапшу для молочного супа и лук для борща.

Микандру достался старый-престарый драндулет, который приходилось ремонтировать дважды в день. Для Микандру это не имело никакого значения — это был его трактор! Другим еще меньше повезло: работают прицепщиками. Он и сам не знал отчего, но у него с машиной установились, если так можно выразиться, сердечные отношения, она понимала его, как хорошая лошадь хозяина. Каким-то чутьем Микандру находил все болячки своего трактора. Вначале пришлось работать в ночную смену. А днем ремонтировал, утешая себя мыслью, что через год-два получит новый трактор. Это ему обещал бригадир.

Недели через две на полевой стан пришла Рада. Не вытерпела. В маленьком узелочке принесла кусочек калача, видимо доставшийся от чьих-то поминок, и выстиранное белье. Если говорить правду, оно не очень побелело после стирки. Но все же.

— Отрешился от матери из-за каких-то подштанников. Оставил меня одну на растерзание филинам, удрал, будто его зарезать хотели.

Он не прерывал ее, дал наворчаться вволю: тоже соскучился, и ворчание это было ему даже приятно. Он сменил рубашку, широко улыбаясь.

— Так делают порядочные дети, мэй? Для того я тебя учила? А? Чтобы потом ты мазался на тракторе, огонь его спали и разнеси пепел на четыре стороны, чтобы и не видно было даже, где он сгорел!

— Железо от огня не сгорает, а только закаляется, мама. Неужели даже этого бабы не знают?

— Знаю, как рожать такого вот лоботряса, как ты, чтоб ранил мне сердце.

Стараясь утихомирить ее, он стал хвастаться своим трактором:

— Глянь какой. Тихий. А только сяду, сразу захрапит. Показать, как дышит?

Нет. Рада любопытства не проявила. Что она, не видела тракторов? Она не могла взять в толк, чему радуется ее непутевый сын. Стоит железное пугало — и все.

— Да ну его к черту, сломаешь еще, не рассчитаешься потом.

— Сказала. Что он стеклянный, что ли?

— И железо ломается, если его таскать по оврагам да ухабам.

— Сломаю — залатаю.

— Ты?

— Я.

— Вот эту махину?

— У меня легкая рука, справлюсь.

— Не чванься, посмотрим.

Хотела ли Рада сбить его с пути или просто по привычке каркала, кто знает. Будь она дома, сын сумел бы ответить ей должным образом. А сейчас она пришла к нему в гости, и Микандру не хотелось портить ей настроение. Он слушал ее терпеливо, как слушает взрослый болтовню ребенка.

Потом Микандру сделал ей настоящий сюрприз — повел на кухню и накормил по всем правилам, как полагается сыну угощать пришедшую в гости мать. Прощаясь, он вручил ей пакет с грязными рубашками и спросил:

— Сама принесешь или мне прийти?

— Придешь, не большой барин.

Рада даже расхохоталась — не в ее правилах услуживать кому бы то ни было, даже сыну. Пусть не думает, сопляк, что если она сейчас пришла к нему, так он может командовать.

— Ладно, приду, — согласился Микандру. — Только стирай хорошенько.

Его обрадовало примирение, и он забыл свою клятву не возвращаться больше в материнскую хибарку.

Теперь каждое воскресенье, зная, что он придет, Рада никуда не уходила из дому. Сидела и терпеливо ждала, хотя ноги так и рвались в дорогу. Она отскребала грязь с мисок и кувшинов, нажаривала целую сковороду тыквенных семечек и смирно сидела, чтобы не рассердить его. Незнакомые прежде чувства теснились в ее груди. Она еще больше любила сына, ждала его, как ждут солнышка в холодный день. С некоторых пор он стал ее единственной настоящей радостью. И она хотела, чтобы он все время был рядом, чтобы они бродили вместе. Однако и его успехи вызывали гордость, ей льстило, что у сына золотая голова, которая позволяет ему выбиться в более уважаемое сословие.

Чтобы увеличить ее радость, Микандру, прежде чем прийти домой, заворачивал в магазин и тратил часть своего ничтожного денежного запаса — брал немного тюльки, халвы и банку консервов.

— Вот, принес подсластить тебе жизнь, мама.

Покупки он расставлял на столе так, словно это были невесть какие драгоценности. И Рада расцветала, не могла глаз от него отвести. С каждым приходом он казался ей все красивей и взрослей.

— Ну и потолстел ты, как кукушка после Петрова дня. Вон как раздался в плечах. Вместо того чтобы худеть от тоски по матери, он толстеет, аж кожа лопается!