Анна Лупан - Обрести себя

— Ты еще не знаешь, что за фрукт этот стервец.

— Ничего, мы с ним поладим. Нас четверо, вот увидите.

Убедившись, что не так-то просто достать изображение со дна кружки, Костика вероломно обхватил ее обеими руками и ни за что не хотел вернуть. Когда отец попробовал силой вырвать ее, он испустил свой самый пронзительный вопль, с помощью которого выходил победителем из тяжелейших положений. Викторица заткнула уши, умоляя:

— Оставь, бадя, оставь. Завтра принесешь мальчика.

Удовлетворенный, что вышло по его, Костика сквозь слезы одарил ее улыбкой. На следующий день утром Филимон со своим отпрыском вновь остановился у ворот Караманов: принес кружку. Викторица повторила свое предложение, и плотник, только этого и ждавший, с ходу передал ей в руки Костику. Костика предчувствовал опасность и попытался ухватиться за отцовскую шею, но опоздал. Викторица уже держала его на руках, и держала крепко. А когда он, рассердившись, стал бить ее ногами в грудь, царапать лицо и кричать, она не напугалась, как няни в детсаду, а оттолкнула Филимона, чтобы тот скорее скрылся:

— Уходи, иди по своим делам, образумится, не беспокойся.

Костика понял, что попал в надежный капкан, хочешь не хочешь, придется примириться. Правда, он показал Викторице все, на что был способен. Крохотный деспот заставлял ее носить его на спине, петь по-петушиному, лаять по-собачьи, танцевать, прыгать, пыхтеть и гудеть, как паровоз. Викторица истекала по́том, словно весь день тянула плуг. Не успевала она выполнить один его каприз, как он выдумывал еще что-нибудь похлеще. Если же она недостаточно расторопно выполняла его прихоть, он оглушал окружающих страшным ревом. Так что лучше было не перечить ему. Все бутылочки, катушки, коробочки, какие нашлись в хозяйстве Караманов, Викторица взгромоздила вокруг Костики. Стараясь развлечь его, она соорудила ему даже барабан из перевернутого вверх дном ведра. Барабан пришелся парню по вкусу, и он выбивал на нем дикие ритмы. Мадалина жаловалась:

— Этот карапуз совсем оглушил меня.

Будто окрыленная этим шумом, Викторица целовала возмутителя спокойствия в переносицу, подзадоривая:

— Сильней, Костика, еще сильней!

А тот образумился немного, пораженный тем, что ему все позволяется. Когда вечером Филимон зашел за сыном, он нашел его спящим на руках у Виктории. Она сказала:

— Если не вернулась тетушка Замфира, то приноси его и завтра к нам.

Замфира не вернулась, и Костика вынужден был провести еще один день в компании дочерей Ариона Карамана. На этот раз отец нашел его вечером принаряженным — в новых штанишках с лямками и с нагрудником. Сшила их сама Викторица из остатка ситца. Если ей поверить, то Костика не ребенок, а ангел — такой послушный, такой хороший. Он не только не мешал ей, а, наоборот, помогал работать. Филимон Цурцурел задумался: неужели так сразу поумнел его неугомонный сын? Не очень верилось. Однако новенькие штанишки, которые гордо носил Костика, говорили о многом.

— Старые намочил, — объяснила свою заботу Викторица, — вот и пришлось шить новые. А то нечем было заменить.

— Мог и без штанов походить, невелика шишка.

— Все равно этот материал валялся уже несколько лет. Зачем добру пропадать.

— Ну, спасибо, — поблагодарил Филимон угрюмо, подбрасывая сына на плечо. Дошел до ворот в глубоком раздумье, постоял минуту, потом повернулся и спросил: — Так-таки и не плакал, говоришь?

— Ни столечко, — Викторица показала ноготок мизинца.

— Ну и комедия с этим парнем, — изумился Филимон, внимательно приглядываясь к сыну.

Парень равнодушно выдержал проницательный взгляд отца, посасывая палец. Щеки у него чистенькие, кудри, еще вчера косматые и пропыленные, причесаны и, кажется, стали короче. Филимона словно осенило:

— Викторица, ты его, никак, подстригла?

— Подстригла, бадя, а то волосы могли попасть в глаза, вырос бы косой.

— И он дался стричься? Ведь в таких случаях он даже меня не признает.

— А как же? А то зарос совсем, как дикарь.

— Ничего не понимаю, — еще раз поразился Филимон.

Он тяжелодум, и слова из него обычно надо вытаскивать клещами. Вообще он из тех людей, которые ни во что никогда не вмешиваются, живут тише воды и ниже травы. Его как-то и не видно в деревне. Особенно замкнулся он после смерти жены. Только Костика еще будит его активность. Не удивительно, что, живя неподалеку от Караманов, он так и не сблизился с ними. Теперь, размышляя о случившемся — Костика позволил себя подстричь! — Филимон вдруг вспомнил, что как-то в мастерской в разговоре с кем-то пожаловался на головокружение, и Арион, которому случилось там быть, посоветовал ему пить морковный сок. Как всегда готовый дать дельный совет, Караман даже предложил ему семена, чтобы тот посеял у себя на огороде и имел свою морковь, а не ходил за ней по базарам. Спустя некоторое время у Филимона умерла жена, собственные недуги отошли на задний план. Утихшие на время недомогания последние дни стали вновь тревожить его, и теперь он подумал, что неплохо было бы воспользоваться предложенными Арионом семенами.

— Викторица, — позвал он уже с другой стороны калитки, — ты не в курсе дела, бадя Арион как-то обещал дать немного семян моркови?

Девушка не спеша взвесила вопрос и ответила уважительно:

— Если даже у нас нет семян, для вас все равно найдем.

— А не поздно ее сеять?

— Поздновато. Но если вам нужно, то хоть поздняя будет.

— Значит, по-твоему, можно?

— Вполне.

Через неделю, в разгар полевых работ, по деревне прошел слух, что старшая дочь Караманов выходит замуж. А еще неделю спустя скромно, без суматохи и шума отпраздновали это семейное событие. Еще во время приготовлений Иляна укоряла Викторицу:

— Эх ты, глупая! Я на твоем месте девять деревень созвала бы на свадьбу, с музыкантами, с бубенцами, пусть бы все танцевали до упаду. Ведь раз в жизни замуж выходишь.

— Народ на свадьбе всегда глазеет на невесту, Иленуца. А я некрасивая. Чем меньше людей меня увидят, тем лучше.

Женя, накрывавшая на стол по городскому обычаю (больше тарелок, чем гостей), успокоила:

— Все невесты красивые.

Но Викторица с задором ответила:

— Не утешай, я себе цену знаю.

— Да я не утешаю. Ты посмотрись сама в зеркало.

Женя не обманывала — Викторицу в самом деле словно подменили. Причесанная по моде, в новом платье из тафты, сшитом так, что ее худенькая фигура казалась полней, светящаяся возбуждением и радостью, она совершенно изменилась. Она и сама чувствовала это, и от этого еще больше расцветала. А самое главное — с ее лица сошла страдальческая гримаса, которая старила ее раньше времени. Как немного надо, чтобы человек совсем изменился. Впрочем, Викторица получила немало — один Костика чего стоит! Во время свадьбы он сидел на коленях у невесты, мало беспокоясь о том, что мнется ее дорогое платье. Викторица не переживала за платье, она прижимала к себе Костику, словно он золотой, целовала время от времени его выгоревшие от солнца кудри. Рядом с женихом сидел другой его сын — восьмилетний мальчик, молчаливый и угрюмый, как и отец. С откровенным любопытством он присматривался к своей новой маме, сравнивая с настоящей. Викторица понимала, что с ним ей предстоит повозиться больше, чем с капризным Костикой.