Анна Лупан - Обрести себя

Летом всей семьей отправлялись по грибы. Тут Илиеш был неплохим знатоком. Но лучше всех разбиралась в грибах Нина, старшая дочка Дуняши. Она знала не только местные названия всех растений, в том числе и грибов, но даже могла их назвать по-латыни. Тоненькая, худенькая, она была проворной и успевала набрать грибов больше всех, охотно давала объяснения: какие для чего годятся, какие для соления, какие надо жарить, какие мариновать. Однако ее лекции были бесполезны — Илиеш с ребятишками все равно ничего не могли запомнить, а мать и так с закрытыми глазами различала грибы. Из-за этого между матерью и дочерью нередко вспыхивали небольшие ссоры. Дуняшу почему-то раздражали книжные знания дочери. Девочку же тянуло ко всяким букашкам, к растениям. Она собирала коллекции насекомых и гербарии, аккуратно надписывала их, любовно хранила. Как-то принесла в дом ужа, спрятала его в ящике комода, ничего никому не сказав. Дуняша полезла как раз в этот самый ящик и чуть не умерла от страха. Она решила, что кто-то нарочно подсунул «змеюку», что она «заговоренная». Когда узнала, что это Нинино дело, схватилась за голову:

— Убьет меня эта девка! Где это видано, чтобы девчонки увлекались всякими гадами! Прямо урод какой-то!

Нина помалкивала, словно брань относилась не к ней. Илиеш попытался ее защитить, но Нина остановила его:

— Пусть облегчит душу, посмотришь, какая она становится добрая после того, как накричится.

Накричавшись, набранившись, Дуняша действительно набрасывалась на дочку с поцелуями и ласками.

— Мотылек ты мой дорогой, подснежник мой бесценный, пушиночка золотая! Какая ты у меня хиленькая да слабенькая!

Ласки матери Нина воспринимала так же сдержанно, как и брань. А чаще даже стыдливо избегала их. С годами Нина поправилась, округлилась. Изменились и ее пристрастия — охладела к букашкам, мечтала стать геологом. Потом ей захотелось поступить в юридический институт — вбила себе в голову, что именно она установит в мире справедливость. Спустя немного охладела и эта страсть. Нина уже не могла сказать, к какому делу ее больше тянет. Совсем запутавшись в своих желаниях, она спрашивала Илиеша, чуя в нем родную душу:

— Дядя Илья, вы в четырнадцать лет знали, чего хотите?

— Знал. В четырнадцать лет я все знал. А вот теперь — нет.

Илиеш посмеивался. Нина притворно негодовала:

— Вы шутите, а мне каково!

Они привязались друг к другу и часто делились своими мыслями. У Нины был редкий дар сопереживания, она понимала многое из того, что Илиеш не мог сказать. Никогда не задавала лишних вопросов, старалась обходить деликатные тонкости, связанные с его пребыванием в их квартире. А когда Дуняша начинала очередной скандал, Нина бесстрашно становилась перед ней:

— Хватит, мама, над нами уже и так смеются!

И мать подчинялась ей, затихала.

Их город был когда-то приманкой для золотоискателей; собственно, городом он стал на глазах Илиеша, вырос из рудничного поселка. И Илиеш нередко в мыслях обращался к нему, стремясь узнать, чем он приманил его, чем заворожил. Как заступила ему путь эта мутная, разрезающая город пополам речонка, которую можно перейти вброд?

Между прочим, речка эта носила название Унда [10] Унда — волна. . Как заблудилось это молдавское название в тайге? Кто занес его сюда?

И не думал Илиеш, что со временем будет по ней тосковать.

Когда останешься без копейки, все вокруг словно меняется. Солнце, как бы оно ни грело, кажется холодным, мир становится серым. Нет ничего унизительнее, по мнению Илиеша, чем ходить с пустыми карманами. Если ты не можешь рассчитаться за съеденный обед, какой же ты человек? И что может быть хуже, чем сознание, что ты нахлебник?

Жалко, что подобные разумные мысли пришли к нему так поздно! Опомнись он на несколько месяцев раньше, не очутился бы теперь в таком положении.

Чтобы хоть как-то отстоять свою независимость, он часто подряжался на ночь разгружать вагоны. Возвращаясь к утру домой, вынужден был переносить взгляд матери, полный упрека и подозрений. Она не замечала, что он просто падает от усталости, не задавала никаких вопросов, а лишь укоризненно вздыхала. Чтобы как-то реабилитироваться, он шутил:

— В моем возрасте, мать, мужчина может иногда возвращаться попозже.

Ангелина не хотела входить в подробности, хотя на сердце ее была тревога. Да и разве может мать не беспокоиться о детях, даже если они становятся взрослыми.

Однажды у Ангелины вспыхнуло страшное подозрение: сын ворует! Причиной послужило хвастовство Дануца. Он как-то проговорился, что, когда они гуляют с братом по городу, тот угощает его по-царски. Что пожелает Дануц, тут же покупает. Дело было в том, что Илиеш, заработав деньги, сразу же забывал, каких трудов это стоило, забывал все зароки перед самим собой насчет экономии, тратил заработок с невероятной быстротой. Правда, угощения, о которых упоминал Дануц, сводились к нескольким порциям мороженого. Еще Илиеш водил его в кино и покупал недорогую игрушку. Но, привыкшая вести более чем скромную жизнь, Ангелина видела в этом расточительство. Вот почему ее охватили страх и сомнения. Ведь она никогда не была хорошего мнения о своем старшем сыне, который всегда жил как хотел и не спрашивал у нее советов. Кто знает, что у него на душе? И вообще загадка — то у него ни копейки, то вдруг начинает пичкать Дануца лакомствами. Ангелина решила немедленно поговорить с Илиешем.

— Дануц говорит, что опять ты ему купил конфет.

— Главная страсть детей — сладкое. Я потому горький, что в детстве сладостей не видел.

Она сделала вид, что не поняла, к чему он клонит.

— Балуешь его, Илиеш.

— Отдаю братский долг.

Решив, что вступление сделано, Ангелина спросила прямо:

— Откуда у тебя деньги, Илиеш? Насколько мне известно, приехал ты без гроша.

Она старалась не глядеть ему в глаза. Ее белое лицо теперь казалось восковым. С его приездом она заметно похудела и словно бы сделалась выше ростом. Кожа на щеках одрябла, волосы, за которыми она перестала ухаживать, казалось, были припорошены золой. Еще не перешагнула за пятьдесят, а уже старуха.

Поняв, на что намекает мать, Илиеш ощутил приступ дурноты. Он покраснел, словно его ошпарили, по лицу заструился пот. Если твоя собственная мать такого о тебе мнения, то что могут подумать о тебе чужие! Она по-своему истолковала его растерянность:

— Весь наш род зарабатывал честно хлеб. И если ты выбрал кривую дорожку, то лучше иди и ляг под поезд.

Если бы она не была его матерью, он ударил бы ее.

Словно сонный, подошел он к зеркалу и стал разглядывать свое лицо. Неужели на нем есть печать падения, деградации? Иначе отчего ей могла прийти в голову такая ужасная мысль? Разве только потому, что он не отчитывается за каждый свой шаг? Да нет, лицо как лицо, никаких признаков порока. Почему же сомневаются в тебе даже самые близкие люди? Может быть, потому, что тебе не повезло, не посчастливилось быть среди «избранных»? Потому что, как выражается Чулика, ты как бы человек второго сорта?