Петр Капица - Неслышный зов

— Я научился с ней работать.

И Роман показал, как на линейке надо производить расчеты.

— Ну что же, тогда я вас пропущу. Все же ставлю только «удовлетворительно».

На физике, как и на литературе, Лапышев с Громачевым вновь незаметно обменялись билетами. Юра хорошо помнил Закон Бойля — Мариотта о свойствах газа, а Роман как-то писал стихи об Архимеде и мог подробно рассказать о великом физике и математике древности и его законе о теле, погруженном в жидкость.

Фамилии Громачева и Лапышева появились в первом списке принятых в институт. Чуть ниже значился и Пяткин.

— Проскочили! — вслух обрадовался морячок. — Пошли стипендию выколачивать.

В институтской канцелярии им сказали, что стипендия будет небольшой: тридцать пять рублей, взяли от них фотокарточки и через два часа выдали студенческие удостоверения.

Студенты! Кто не мечтал об этом звании! Какие горизонты открываются впереди!

— Надо бы спрыснуть, — предложил Пяткин.

— Что-то у тебя, брат, программа не сильно разнообразна, — заметил Громачев. — Мы к спрыскиванию не привычны. Да и на тридцать пять рублей теперь не разгуляешься.

— Понял. Угощение за мой счет, — расщедрился Пяткин. — Мы ведь рабочий класс, а он, как правильно сказал Маяковский, «выпить не дурак»!

— Сам Маяковский непьющий.

— А ты откуда знаешь?

— Стихи на смерть Есенина помню.

— Ишь ты какой образованный. Ну, раз спиртного не желаете, пошли в столовку и по три компота дербалызнем.

— Вот это нам подойдет! — сказал Лапышев.

Вечером Роман пошел к Нине, — не терпелось похвастаться студенческим удостоверением. По дороге он купил полдюжины пирожных «наполеон» и мармеладу к чаю.

Дверь, как всегда, ему открыла Леокадия Вадимовна и предупреждающе прижала палец к губам.

— Говорите потише… Нину консультирует доцент… Ей некогда, дни экзаменов.

— Я на минуточку… Пришел сообщить, что уже поступил… Зачислен в институт. Вот студенческий билет.

Леокадия Вадимовна не без подозрения, осторожно взяла билет, повертела в руках и почти шепотом спросила:

— Как вам удалось? Вы же не собирались… и не готовились?

— Решил не отставать от Нины. А теперь, передайте, пусть меня догоняет.

Роман собрался повернуться и уйти, но Леокадия Вадимовна остановила его. Теперь этот напористый парень ей показался симпатичным. Получив высшее образование, он мог далеко пойти. Таким сейчас открыта широкая дорога.

— Нет, нет, обождите минут десять. Они скоро закончат. Нина будет жалеть, если уйдете. Пройдемте пока на кухню. Это вы нам принесли? — указала она на коробку.

— Да, к чаю.

— Очень мило! Сейчас поставлю чайник, и мы отпразднуем ваш успех.

Чувствовалось, что отношение хозяйки мгновенно изменилось, стоило только увидеть студенческое удостоверение. Ее не устраивало звание простого литейщика.

Возясь с примусом, Леокадия Вадимовна заинтересованно допытывалась:

— Скажите, как вам удалось так быстро попасть в институт? У вас есть связи? Покровители?..

— Теперь не покровители нужны, а напор, если хотите — смелость. Не надо бояться экзаменаторов.

— Вы этому Ниночку обучите. А кого выпускает ваш институт?

— Руководителей промышленности, — придумал Роман, сам в точности не зная еще профиля института. — Мы получаем инженерные знания и экономические, но я в директора не рвусь, у меня свои планы.

— Какие?

— Это пока секрет.

Вскоре в прихожей послышался голос Нины, она кого-то провожала и, когда захлопнулась дверь, пришла на кухню.

— Ниночка, поздравь коллегу. Роман опередил тебя. Он уже студент.

— Как? Каким образом? — с недоумением смотрела на Громачева Нина. — Ты же в этом году не собирался.

— Так получилось. Лапышев подбил. Его тоже приняли.

И Роман протянул свое удостоверение. Разглядывая его, Нина поражалась:

— Ну и ну! Чудеса! А почему вы такой институт выбрали?

— Не понравится — в другой уйдем.

— Я бы струсила без подготовки. А вы молодцы… не представляете, какие вы молодцы!

Леокадия Вадимовна раздобрилась: к чаю появилось варенье и крохотный графинчик с вишневой настойкой. Наполнив узкие рюмочки, Нина предложила:

— За вольную студенческую жизнь!

— Нет, — сказала мать, — я выпью, чтобы у тебя сложилось так, как мы задумали… И чтобы имя твое появилось на афишах.

Нина Шумова с трудом, но сдала экзамены, была зачислена в студентки и пропадала с утра до вечера в консерватории. Роман дважды пытался застать ее дома, но впустую. Дверь ему открывала словоохотливая Леокадия Вадимовна и жаловалась, что сама почти не видит дочери.

— Она уходит раньше, чем я встаю, а приходит, когда я сплю.

День в институте начинался с беготни старост. Они носились по коридорам, заскакивали в аудитории, кабинеты, на ходу рассовывая листки заданий.

В аудиториях профуполномоченные, парторги и комсорги торопливо писали мелом на доске о предстоящих собраниях, занятиях с подгоночными группами, совещаниях.

Как только по всем этажам раздавался звонок, в урны летели недокуренные папиросы, студенты спешили на занятия. Опаздывать не полагалось. В каждой аудитории были поставлены специальные боковые столы, над которыми висел плакат: «Позор опаздывающим!»

Попавшие за такой стол сразу отчуждались. Ни на записки их, ни на вопросы никто не отвечал. Они имели право лишь прилежно слушать лекцию, а в перерыве держать ответ перед треугольником — парторгом, профоргом и старостой. Опоздания и прогулы считались серьезными нарушениями дисциплины.

Из преподавателей опозданиями отличался математик Кирпичников, который стремительно излагал свой курс. В среду он не показывался после звонка пятнадцать минут. Предел академического опоздания. Староста собирался уже сбегать на факультет и там потребовать, чтобы вызвали преподавателя хотя бы на второй час. В это мгновение распахнулась дверь, в аудиторию не вошел, а скорей ворвался доцент Кирпичников. Его круглая кошачья физиономия лоснилась от пота.

— Прошу прощения за опоздание, — скороговоркой сказал он.

И сразу же, не давая студентам опомниться, развернуть тетради, взял шестигранную палочку мела, сломал ее посередине и молча вывел на доске формулу. Затем вытащил из портфеля учебник и, записав задачку, начал ее решать так быстро, что стук мела о доску заглушал слова объяснения.

Жонглируя мелом, доцент без затруднения заполнял черную доску четкими рядами цифр и знаков. Вначале его действия студентам казались простыми и понятными, но когда подставленные в формулу величины начали давать искомый результат (при этом все свершалось молниеносно), не всякий мог уловить последовательность преобразований. Действия Кирпичникова походили на трюки. Простые приемы превращались в непостижимые фокусы.