Петр Капица - Неслышный зов

Постучав в дверь комнаты дочери, она каким-то приторным голосом спросила:

— Ниночка, к тебе тут только на одну минуточку. Ты, надеюсь, не задержишь гостя… Нам теперь не до приемов.

Пропустив Романа в комнату, где всюду лежали раскрытые учебники и нотные листы, Нина неслышно заперла дверь на ключ, тяжело вздохнула и шепотом пожаловалась:

— Ужас что творится! Я изнываю от забот и советов. Все, чего избегала непутевая почти восемнадцать лет, теперь восполняется в двойном размере. Из кукушки превратилась в кудахчущую курицу. Дохнуть не дает… Уморит в припадке чувств.

— А может, так и надо?

— Ну, знаешь… Хотела бы я тебе такого папашу, который не только учит, как надо держать ноги, когда сидишь, но и на кого обращать внимание. Ты, например, для нее фигура никчемная… сорная. Певица должна тратить чары своей привлекательности только на людей, содействующих продвижению на большую сцену. А на других неразумно губить юность… Их надо решительно отбрасывать!

При этих словах Нина так чмокнула Громачева где-то у виска, что в левом ухе у него зазвенело. Это было озорство. Оно подтолкнуло Романа обнять девушку и попытаться поймать ее губы своими. Нина изворачивалась, пытаясь выскользнуть из объятий, но стоило ему опустить руки, как у нее на разгоряченном лице появлялась дразнящая улыбка. Ей нравилась игра. Трудно было предугадать, как она поступит в следующее мгновение: подарит ли долгий и нежный поцелуй или короткий, похожий на укус, и тут же отпрянет. Нина уже знала немало завлекающих уловок. Где она им научилась?

Стремясь разрушить ее игру, Роман цепко хватал девушку и принимался целовать с таким ожесточением, что ей нечем было дышать. Тогда она упиралась руками ему в грудь и, выгибаясь, энергично отбивалась от него. Стоило же отпустить, вновь льнула к нему. Ей, видно, приятно было вызывать слепое возбуждение крови, от которого у него мутилось в голове. Его тело уже знало, чем должно было все кончиться, чтобы пришло облегчение, а она еще не испытывала этого и выискивала всевозможные уловки, чтобы избежать опасности и продлить нравившуюся ей возню.

Он сердился на Нину и, отступив, говорил:

— Не подходи, довольно! А то я не ручаюсь за себя. Плакать будешь.

— Ладно, больше не подойду, — соглашалась она. — Меня устраивает твое высоконравственное поведение. Я не хочу родить девочку, которая, как и я, будет скитаться по детдомам. Из-за мига удовольствия нельзя губить всю свою будущую жизнь.

— Так что же, лучше к тебе не приходить?

— Почему? Разве тебе неприятно со мной?

— Еще немного, и… от твоих игр я стану психопатом.

— А ты не принимай поцелуи всерьез, тогда будет легче. И самому не мешало бы подумать о вузе.

— Ждать тебя пять лет?

— Может, меньше. Я выведаю у мамы секреты. Она как-то устраивалась в молодые годы…

Леокадия Вадимовна, словно подслушав разговор, постучала в дверь и напомнила:

— Ниночка! Чай готов. Угощай Рому, и… пора повторять гаммы.

Она умела вежливо выпроваживать гостя, знакомство с которым не сулило дочери успеха.

Роман давал себе зарок больше не ходить. Но как только наступало воскресенье, отоспавшись, он вновь отправлялся на Мойку к Нине, нажимал кнопку звонка, чтобы встретить неприязненный взгляд ее матери.

Мимолетные объятия и поцелуи лишь разжигали желание.

«Может, она ждет решительных действий с моей стороны? — думалось Громачеву. — Чего я тяну, робею перед ней? Ну, рассердится на худой конец, тогда и отстану. Я уже не мальчик!»

Он попробовал придержать ее настороженные руки… и сразу же почувствовал ожесточенный отпор.

— Ты что — свихнулся? И не стыдно?

Он должен был объяснить свое поведение, именно этого требовал ее посуровевший взгляд.

— Другая девчонка поняла бы меня и не превращала бы встречи в муку.

Смущенным смешком Нина уклонилась от серьезного разговора.

— Все любят с мучениями, — поучительно сказала она. — Какая же любовь без мучений?

При этом она смотрела на него весело.

— Не желаю мучений, не подходи близко, — предупредил Роман.

— А что, оттолкнешь? Не допустишь?… Глупый ты, глупый. Такую, как я, которая тебя любит по-настоящему, больше не сыщешь. А в своих грубых стремлениях ты не оригинален. И другие этого же добиваются. Все вы на один покрой.

— Хорошо, — не без угрозы согласился он. — Инициативу уступаю тебе… Но не ручаюсь, что буду верен.

— Разумно, — не подумав, одобрила Нина. — Ты покладистый парень!

И вновь протянула ему руки. Она была неисправимой…

В августе Юра Лапышев пришел домой раньше обычного и обрадовался, что застал Романа.

— Наконец-то хоть раз в три месяца перекинемся парой слов! Впрочем, парами слова не существуют. У меня есть короткое деловое предложение: как ты смотришь на то, чтоб пойти учиться на дневное отделение в вуз?

— В какой?

— Ну, например, в инженерно-экономический.

— Зачем? Мне нужен гуманитарный.

— Гуманитарный, как тебе известно, писателей не готовит, — возразил Юра. — Они чаще появляются после медицинского, геологического. Важны талант, интересная практика. В экономическом получишь марксистское образование. Это для литературы сейчас важно.

— Но я провалюсь на экзаменах. У меня в запасе семилетка и фабзавуч.

— Учти, после разоблачения промпартии государству нужна пролетарская техническая интеллигенция. В вузы посылают парттысячу. Я тебя вставил в списки комсомольской сотни. Нам, видимо, будут кое-какие поблажки. Не все имеют среднее образование. К тому же надо учесть мои гениальные способности организовывать удачу на экзаменах. Не пропадем, пробьемся. Иначе ты потеряешь не менее трех лет.

«Юра прав, если сейчас не решусь, то не скоро получу высшее образование, — подумал Роман. — Я же ничего не теряю. Хоть двухнедельным отпуском воспользуюсь. Меня же обязаны отпустить на экзамены».

— Ладно, рискнем! — вслух согласился он. — Когда отпуск просить?

— С понедельника. Четыре дня на подготовку останется. Тянуть незачем.

Начальник цеха, узнав, что Громачев берет отпуск на время экзаменов, побагровел и раскипятился.

— Три года в фабзавуче учился… и еще ему мало! В ученые рвешься? А кто же работать будет?

— Я не сам… Меня мобилизуют в счет комсомольской сотни, — сказал Роман, чтобы прервать поток укоров.

Бригадир Созонтыч был спокойней, он внимательно выслушал Романа и одобрил решение:

— Правильно маракуешь. В мое время такого счастливого часа не выпадало. Пользуйся, пока башка варит. Только нас не забывай, на завод возвращайся.

Лапышев начисто освободился от райкомовских дел. Юра был человек риска и верил в свои способности. Отрезав себе все пути отступления, он добыл где-то программу вступительных экзаменов, притащил две пачки учебников, старую грифельную доску и предложил: