Петр Капица - Неслышный зов

— Но ты не гениальный писатель, — возразил я.

— Это еще неизвестно. Все покажет время. Но я больше не подражаю Дюма. Скромно учусь и помогаю прокормиться старичкам: устраиваю их статейки и переводы в журналы.

— Конечно, под своим именем?

— Это неважно, под чьим, лишь бы людям добро делать.

— Так я и поверил! Мне известны твоя доброта и скромность с детства. Кончай обирать людей, иначе сам кончишь плохо.

— Ну зачем же так грозно? — укорил Антас. — Меня больше устраивают мирные отношения. Мы же земляки! Не отказывайся от дружеских услуг, если хочешь пробиться в большую литературу. Я готов тебе помочь. Мир лучше ссоры. Заходи сюда с рукописью… всегда к твоим услугам.

Этот нахал великолепно держался: он проводил меня до дверей и раскланялся. А я, выйдя на улицу, принялся корить себя: «Дурацкое мальчишество! Кого я вздумал запугать? Его так просто не ухватишь. Вывернется. Кроме того, надеется, что земляк не будет вредить земляку».

Кстати, сколько времени я не бывал в отцовском доме? Посылал только открытки: «Жив, здоров». И брат отвечал тем же. Отец раза два заходил на Седьмое небо, но меня не заставал и бросил навещать. Надо сегодня же сесть в поезд и неожиданно нагрянуть.

Но не поедешь же к родне с пустыми руками? Деньги у меня водились. Я купил Матреше на платье синий материал в белый горошек, Димке — костюм юнгштурмовцев с портупеей, а отцу — кожаную фуражку. Уложив это все в спортивный чемоданчик, я сел в вечерний поезд и четыре часа продремал в нем.

Приехал в одиннадцатом часу вечера. Дома застал только Матрешу. Она штопала отцовскую фуфайку. Узнав меня, засуетилась, принялась жарить картошку с салом. Поставила на стол кринку с молоком.

— Надо бы, конечно, винца для встречи, но у меня не водится.

— Спасибо, не пью. А где Дима?

— Ушел в свой техникум, он в живой газете представляет, а Михаил Андреевич вернется с ночным.

— Как вы тут живете?

— Все бы ничего, да вот письмо от Аннушки пришло… Скоро ее из тюрьмы выпустят. Спрашивает, приезжать аль нет.

— И что вы ей ответили?

— А что тут ответишь? Ты же знаешь, мы с Михаилом Андреевичем расписались, живем законно. Она вроде бы здесь лишняя. Хоть и жалко ее, но пришлось отписать, чтоб не приезжала. Ребята, мол, взрослые, а Михаил Андреевич верную подругу нашел, не такую, как она.

— А Трофим не скандалит больше?

— До белой горячки допился. Коня вилами покалечил. Чуть избу не поджег. Успели связать… В сумасшедший дом отправили. Я ничего из его хозяйства не взяла. Еще вернется — беды не оберешься. С топором придет требовать. Все заперто и заколочено, лишь кота приютила, чтоб не одичал.

Поужинав, я вытащил из чемоданчика подарки. Материал на платье Матреше очень понравился. Она приложила его к груди, погляделась в зеркало и зарделась.

— И чего ты тратился! — укорила она. — Не по годам мне такая обнова.

— Ничего, сойдет. Хватит вам в затрапезном ходить! Я подыщу еще что-нибудь.

— И не вздумай. За это не знаю как благодарить… Спасибо, что не забыл. — Она поцеловала меня в обе щеки и добавила: — И отец будет доволен. Старая фуражка на засаленный блин похожа, насквозь маслом пропиталась. А Димка запрыгает… Он деньги на такой же костюм копит.

Дима вкатился в дом разгоряченный после спектакля, с расстегнутым воротом и в куртке нараспашку. Брови его были начернены, а на щеках пылал неестественный румянец. Видно, не успел стереть грим. Брат подрос и раздался в плечах.

Дима схватил костюм и поспешил в соседнюю комнату примерять его. Минуты через три он вышел в юнгштурмовке, подпоясанный широким ремнем. Костюм словно был сшит по его фигуре.

— Ну, брат, угодил! — сказал Дима. — Я надеялся такой только к осени приобрести. Собирался в каникулы на кирпичном заводе подработать.

— Краги кожаные купи.

— Теперь уж куплю.

Дима, конечно, был голоден. Матреше опять пришлось ставить на плиту сковороду и обдирать картофель, сваренный в мундире.

— Надо бы обмыть обнову, — предложил Дима. — К Нюре-самогонщице сбегаю. Она теперь крепкую брагу варит.

Пока Дима бегал с бидоном к соседке, пришел отец в своей неизменной замасленной куртке, с дорожным сундучком, пахнущим паровозным дымом. Этот запах я помнил с детства. Старик начал сдавать: виски словно покрылись пеплом, седина видна была и в усах.

— А, пропащий явился. Давненько ты у нас не бывал! Неужто минуты не мог выбрать?

— Виноват, батя, запутался. Всяких дел много… Как белка в колесе вертелся.

— Ну и чего добился?

— Шестой разряд получил… Книжку пишу.

— Молодец, по-нашенски действуешь. Димка вон скоро учителем станет.

В это время появился брат с полным бидоном браги. Мне опять пришлось подсесть к ужинавшим и выпить за встречу.

Давно мы не собирались все за одним столом. Матреша как-то естественно вошла в нашу семью. Она сидела рядом с отцом и подкладывала ему на тарелку куски помягче.

Брага оказалась крепкой. С непривычки я быстро охмелел и решил произнести тост:

— Выпьем за добрую фею этого дома… За нашу дорогую маму — Матрешу. Очень жалко, что она не пришла к нам, когда мы были маленькими. Наверное, наше детство было бы краше. Но мы не жалуемся на жизнь без ласки. Нет! Ты, отец, вырастил нас работягами и честными. Мы теперь самостоятельны. Нас уже не собьешь с пути. Сумеем постоять за себя и… за Матрешу. Пусть она ничего не опасается, мы ее в обиду не дадим… Она наша вторая мама! Анна была мачехой.

— Спасибо, сын! — сказал отец, чокаясь со мной.

А Дима добавил:

— Присоединяюсь, брат! Без Матреши я бы остался дохлым лягушонком. Она спасла меня и вырастила на беду себе. Теперь ем за двоих: за тебя и за себя.

И он потянулся поцеловать руку Матреше, а та, зардевшись от смущения, спрятала ее за спину и запротестовала:

— Не захваливайте меня, еще сглазите!

И всем стало смешно. Мы выпили в этот вечер всю брагу и поздно легли спать.

Когда я проснулся, Матреша уже хлопотала у плиты, а Дима с отцом брились.

За завтраком я поинтересовался, не слышно ли здесь чего-нибудь о братьях Зарухно.

— Вернулись циркачи, — ответил Дима. — Я Мыцу встретил. Интересной девахой стала. На высоких каблучках, идет пружинисто. Того и гляди в бубен ударит и плясать начнет. Глаза с чернинкой. Настоящая цыганочка. А старый Сашко где-то в Приуралье помер. Они всех лошадей, сбрую, кибитки продали и вернулись на поезде.

Мне захотелось повидать друзей детства. После завтрака я отправился на Лесную улицу.

Старый дом Зарухно как бы врос в землю и чуть покосился. Под навесом не было ни коней, ни повозок. Лишь у колоды с водой бродили три курицы.

На крыльце меня встретила Миля. Она сильно постарела и плохо видела. Не сразу узнала меня, а узнав, заплакала: