Петр Капица - Неслышный зов

— А зачем нам два подсобника? На тебя-то с трудом зарабатываем.

— Но ты хоть похлопочи… Чтоб в общежитии прописали… Не высыпаюсь.

Вместе с Филей я сходил к начальнику цеха. Тому подсобники были нужны. Не раздумывая, он определил Филиного земляка в грузчики на шихтовый двор.

На другой день Филя появился в цеху с рыжебородым верзилой Кузьмой Ухватовым. Низко поклонившись мне, Филин земляк сказал:

— Благодарствую за хлопоты. Прошу прийти с Филей, обмоем работенку. Если ко мне с душой, так и я с себя рубаху сыму.

— Не надо ничего снимать, я непьющий, — пришлось отшутиться мне. — Удовольствия в водке не вижу.

— Ну, дело твое. Неволить не буду, — сузив глаза в щелочки, согласился рыжебородый. — Но если когда вздумаешь, помни, должок за мной.

Витя Чуприков — пропагандист нашей комсомольской ячейки. У шишельниц он ведет кружок политграмоты. Узнав, что Филя всего лишь две зимы ходил в школу и читает по складам, рьяный воспитатель пригрозил:

— Если не будешь ходить на кружки ликбеза и политграмоты — отчислим из бригады. Нам за тебя краснеть не хочется.

Подсобник хмуро выслушал его и обидчиво надулся. До обеда Филя ни с кем не разговаривал, а в перерыве сходил на шихтовый двор и вернулся с земляком.

— Записывай обоих на политграмоту, вместях ходить будем, — сказал он Чуприкову.

— А Ухватова-то зачем? — недоумевал Витька. — У нас кружок молодежный. Пускай к своим сталеварам ходит. Там половина таких бородатых.

— Ты не гляди на мою бороду, мне только тридцать третий пошел, — с обидой заговорил Ухватов. — Убавится у вас что, если на кружке посижу и про политику послушаю?

Его слова смутили Витьку.

— Ходи, мне не жалко, — сказал он. — Только учти, мы больше будем говорить о комсомольских делах.

Манефа мастерица поводить за нос. Чтобы посмешить подружек, она попросила сперва Филю, а затем Николая Макаровича проводить ее после гудка до общежития.

Филя, стремясь быть первым, еще до гудка забрался в душевую, а Николай Макарович, приметив это, выключил холодную воду и отправился к проходной.

Вскоре из душевой донесся Филин крик:

— Кто там балует? Открой воду! Холодную давай!

Он, оказывается, успел намылить голову. Растекавшееся мыло попало в глаза. Начало щипать так, что Филя взвыл:

— Воды! Дай воды! Узнаю, кто балует, — башку оторву! Принесите хоть глаза промыть… Воды!

Это была уже не просьба, а рык быка, попавшего в беду. К душевой прибежали шишельницы. Они от Манефы знали, куда торопится Филя. Бедственное положение парня развеселило девчат. Припрятав вентиль, они, хихикая, пошли звать водопроводчика.

Водопроводчика девчата нашли не сразу. Пока тот разыскивал вентиль да включал воду, заводской гудок прогудел. Филе спешить уже было некуда. Промывая глаза, он тихо матерился, обещая избить шутников.

В кабину земляка заглянул Ухватов.

— Вон како измывательство устроили! — сочувственно заговорил он. — И никто не помог. Та востроносая, что задом крутит, с шепелявым ушла. Сам видел… вот те крест! А тебя, словно барана, заперли и смеются. Не будь меня, и водопроводчика бы не нашли. А ты все земляка сторонишься… Они не токмо девчонку уведут, а самого в хомут засунут…

— В какой это еще такой хомут? — не поняв, сердито спросил Филя.

— Эт, глупый! Давно тебе сказано: не любят заводские деревенских. Боятся, что ихний кусок перехватим, потому и делу своему не учат.

— Как это не учат? Учат!

— Это тебе сдуру показалось! Таких глупых они токмо и ищут, чтоб горбатились.

— А ты чего обзываешься? — вдруг взорвался Филя. — Из дураков у тебя не выхожу! По ноздрям захотел?

— Чш-ш, дурень, не ори!

Но Филя, решив выместить злость на земляке, заартачился:

— А ну отыдь, пока борода цела!

— Полегче, лешай! — повысил голос и Ухватов. — На кого лезешь, рвань несчастная? Хочешь, чтоб я рассказал, как в деревне нафулиганил? Эт я живо!

— Рассказывай. Я тоже знаю, для чего ты бороду отрастил. Живо сбреют.

Не желая больше разговаривать с земляком, Филя выскочил в раздевалку и, почти не обтираясь, стал торопливо одеваться. Кальсоны не лезли на распаренные ноги. В сердцах Филя оторвал запутавшиеся завязки…

Наскоро ополоснувшись, в раздевалку вышел и рыжебородый. Подсев к земляку, он игриво толкнул его локтем в бок и заискивающе спросил:

— Все сердишься? Ишь дурной! Я же любя тебя учу… Жалеючи.

— Нежелательно нам жалеючи, — ответил Филя.

И, натянув сапоги, ушел, хлопнув дверью.

Весь этот разговор слышал Чуприков, мывшийся в соседней кабине.

— Это мое воспитание, — похвастался он. — Филю уже не собьешь, знает что к чему.

Завод получил заказ на изготовление крупных деталей прокатной машины новой конструкции. Ничего подобного наша литейка прежде не отливала. Поэтому еще до начала производственного совещания в фасонном цеху толклись группки инженеров и старых мастеров. Одни вымеряли габариты опок, другие — размеры рабочих площадей под кранами, третьи буравили землю. Тут же они что-то доказывали друг другу, спорили, горячились.

Совещание открыл главный инженер завода.

— Не буду вам напоминать о важности нового заказа, — сказал он. — Это вы и без меня знаете. Сегодня мне хотелось бы выяснить: способны ли мы выполнить правительственное задание? Надеюсь на ваш опыт, жду всестороннего и серьезного обсуждения.

Первое слово получил начальник формовочного участка. Разложив на столе план цеха, он стал жаловаться на расположение участка фасонного литья.

— Цех построен без расчета на крупные отливки. Грунтовые воды проходят на небольшой глубине, строение почвы способствует быстрому увлажнению…

Он пугал катастрофами, которые не раз бывали при заливке металлом глубоких форм, и предлагал нарастить слой земли метра на полтора.

После него выступил старый формовщик Суравкин, выполнявший самые тонкие и сложные заказы.

— Раз правительством дадена нам новая машина, надо гордиться, — сказал он. — Питерские мастера никогда не подводили. Мы все можем сделать. И насчет обводнения опасения напрасны. Иной раз метра на полтора углубишь — и форма при заливке хоть бы чихнула. Но береженого бог бережет. Спецов у нас на такое дело мало. Надо бы на крупную формовку ижорцев пригласить. Они стан блюминга отливали, руку набили. А то не умеючи так намастерим, что от цеха столбы да горелая земля останутся…

— Начал за здравие, а кончил за упокой! — сказал Созонтыч.

Но на него не обратили внимания. Заговорил патриарх цеха — седовласый богатырь Никита Фомичев. Он не привык ораторствовать, слова ворочал, словно тяжелые валуны.

— Оно вроде да и вроде не того. Я не против наращивания почвы, действительно построены на низком месте. В половодье вода подступает. Факт. Может, станину на другом заводе отлить? На высоком месте оно спокойней. Гордиться-то нечего…