Владислав Владимиров - Закон Бернулли

Попутчик ее, чуть рябоватый сержант-ракетчик, тоже предпринявший в начале рейса безуспешную попытку нравственного сближения, на третьей посадке смекнул, что ожидание взлета выпадает долгое, занял неподалеку от нее место и, нимало не смущаясь, снял тяжелую шинель, извлек откуда-то иголку с ниткой и стал аккуратно пришивать к погонам яркие, такие же какие сверкали на его новехоньком кителе, лычки — взамен потемневших, которые он умело спорол безопасным лезвием. Сержант держал иголку умело и неторопливо, как заправский портной, накладывал шовчик, старательно склонив чубатую голову набок, и Нея поняла, что за этой неторопливостью сержанту, наверняка летевшему в краткосрочный поощрительный отпуск, не терпелось быть еще молодцеватее и наряднее не только на виду у попутчиков и попутчиц и вообще всех гражданских пассажиров, но в особенности у тех, кто встретит его, когда скрипучий самолет наконец дотащит их до конечного аэропорта, а там, как он сказал Нее, его должен встречать по телеграмме родной брательник, знаменитый на всю страну, едва ли не самый молодой в ней академик, лауреат самых авторитетных премий Соколенко, который занимается делами чрезвычайной важности — тут Соколенко-младший понизил голос с такой большой значительностью, что Нея, кажется, действительно вспомнила — есть такая большая Знаменитость — Соколенко, но уважение к этой Знаменитости не перешло на весьма брехливого и нахальненького сержантика, который подшивал новенькие лычки с видом, будто бы ничего не произошло, будто бы Нея его не отчитала за нахальство как следует.

А вообще конечно же скучновато ему одному в дороге, порезвиться хочется, хорошего знакомства хочется — тоже, и если в предотпускной суете до конца не удалось навести лоск, то что ж тут плохого — наверстать в дороге. А ракетчик он, видать, неплохой: серые глаза прищуривает зорко, на кителе полный ряд не только надраенных значков, но и настоящих медалей.

Не поспешая, со стороны толпы, окружившей большой, громко кукарекающий телевизор (передавали детский мультфильм), подошел военный патруль — пожилой офицер в пенсне, отлично скроенной шинели и начищенных хромовых сапогах и два молодых солдата с кинжалом на ремнях. Поведение лауреатского брата их очень заинтересовало. Офицер, сняв щегольскую перчатку с правой руки, попросил предъявить документы. Брат лауреата сконфуженно посмотрел на Нею. Что-то подозрительное показалось ей в его поведении. «Не шпион ли? — на всякий случай бдительно подумала она. — Больно молод для боевых медалей».

«Бывает же! — удивился офицер, заглядывая в раскрытую красную книжицу. — И я тоже, представьте, Василий. И я тоже Коновалов!»

Он хохотнул ребячливо, солдаты тоже заулыбались совпадению, поняв, что наказания теперь не будет. Сержантик умоляюще смотрел на Нею, у него даже губы побледнели от боязни, что она проговорится про академика Соколенко, и Нея великодушно решила не унижать его за хвастливую ложь. «А не по-уставному действуете, сержант Коновалов, — внушил офицер, но уже не строгим голосом, возвращая Коновалову документы.

— Продолжайте, счастливой дороги!»

Офицер понимающе глянул на него, потом на Нею, и солдаты снова заулыбались, теперь уже ей, рассматривая ее с мальчишеским удовольствием. Наверное, пожилой офицер в пенсне был добрым человеком. Таким он и запомнился Нее — Коновалов-третий. А второго Коновалова конечно же никакой брат — академик и лауреат — не встречал.

«Ну бывай, сестренка! — бесшабашно махнул он ей рукой на прощанье, когда их воздушный ковчег приземлился окончательно и все, Кроме сержантика, выстроились в очередь за багажом. — Извиняй меня, пожалуйста! Если пацан будет, назови Васькой — не прогадаешь!»

И уже тогда ей стало неловко за то, что обманула она этого разбитного паренька в солдатской шинели, очень хотевшего иметь в братьях академика и лауреата.

Нея подождала, пока Бинда скажет, кто же такой Коновалов и куда ехать с Григорием, и Лаврентий Игнатьевич сказал:

— Н а р о д н ы й к о н т р о л ь.

— Контроль так контроль, — как можно безразличнее ответила Нея. Первое, что она подумала, услышав про Народный контроль, было: если оттуда сами просят Бинду о каких-то одолжениях, ну хотя бы о переводе, значит, за Биндой никаких грехов не числится. Числились бы, не просили, это уж факт. Значит, она чуть-чуть попозже появится там у их Коновалова.

— Ну вот и лады! — воодушевленно сказал Бинда и посмотрел на нее сбоку.

Нея учуяла новый, не ловкий для шефа его же вопрос. И точно, помявшись, Бинда, уже отпуская ее (он даже вынес свой живот из-за стола), спросил:

— Ну а как вам, Нея Ахметулаевна, понравилась х о х м а с магнитофоном, а?

Бинда выделил в а м, имея в виду всех обитателей дворцовой комнаты, полагая, что первейшей новостью с утра там было вчерашнее происшествие в зале, где выступал известный командированный поэт, чтоб этому поэту — не стал скрывать Бинда — пусто было, ханже и позеру неблагодарному!

— Мария Михайловна и Маргарита Андреевна, наверное, много и счастливо смеялись? — досадливо спросил он, тронув на животе пиджачную пуговицу. Фасонная пуговица прочно держалась на серых нитках. Костюмы себе Бинда в магазинах не покупал, шил только на заказ в ателье «Люкс» или в крайнем случае на дому второразрядного портного с нелепой фамилией Индейкин, который, расстаравшись, мог творить чудеса. С Индейкиным Бинду свел Гришка, о чем сказала мимоходом Мэм.

Нея уверила:

— Нет, не смеялись.

Бинда в превеликом сомнении перевел взгляд с пуговицы на Нею:

— Неужели было жалко меня?

Таким изумленным взглядом смотрел на нее незнакомый ювелир, когда после ухода отца из дому она приносила в скупку золотое мамино кольцо. «Вы с ума сошли — продать эту прелесть?..» Купить кольцо ювелир наотрез отказался, но абсолютно бескорыстно предложил денег взаймы — из своих, личных, чем дотла разрушил наивное Неино представление о ювелирах как о сплошных гобсеках и плюшкиных. «Берите, товарищ Зарьянова, не бойтесь и не смущайтесь. Я запишу с паспорта ваш адрес, не вернете долг — тогда разыщу через милицию!»

Приехавший потом Бахыт отнесся к ее рассказу как к явлению совершенно фантастическому, но за реальность оного неопровержимо говорило уже то, что долг надо было возвращать и возвращать как можно скорее.

— Все, Лаврентий Игнатьевич, гораздо проще. Рита и Мария Михайловна пока еще ни о чем не знают.

— Ой ли! Быть того не может!

— Может.

— Золотце вы мое, Нея!

— Ахметулаевна, — холодновато уточнила Нея.

— Нея Ахметулаевна, — поправился Бинда. — И когда вы им обо всем поведаете?

— А зачем? — возразила Нея без всякого вызова. — Надо будет — сами узна́ют.