Василий Кондрашов - Небо выбирает нас

— Неплохо получается, товарищ капитан.

— Жена выдерживает.

— Особенно про ковры. Наверно, любимая строка в песне.

Климачов и сам не понимал, откуда у него вдруг возникло желание сказать что-то неприятное Калинкину, дерзкое.

— А мы с тобой слетаемся, лейтенант. Честное слово — слетаемся. — В его светлых зрачках Климачов увидел знакомые пляшущие светлячки. — Ковры — это моя гордость. Да, да! Это молчаливый заговор жены против моей личности. Не понял? Поймешь, когда поближе с собственной женой познакомишься. Может быть, она для тебя что-нибудь поинтересней придумает.

— Я действительно ничего не понял, товарищ капитан.

— Чего проще. Это жена после свадьбы жизнь свою коврами украшать стала. Очень уж ей скучно в замужестве показалось. Целыми днями молчит, слова не вытянешь. Что тут будешь делать?! Думал я, думал и нашел-таки выход: снял с книжки все сбережения и ей вручил. Отведи, говорю, душу свою в магазинах, оставь грусть в очередях за дефицитными товарами и возвращайся домой с улыбкой. С той поры и появились эти ковры. В квартире от них вроде веселее стало, словно света прибавилось. На том и закончилась наша молчаливая дуэль. Некогда ей было грустить — с коврами-то домашних хлопот у нее прибавилось. Словом, они сохраняют тепло нашего семейного очага. Вот так-то, лейтенант. А ты говоришь о любимой строчке в песне. Так что топай смелее к столу, а я на кухню загляну.

Через минуту оттуда послышался звон бьющихся тарелок, грохот. Вышел взволнованный Калинкин.

— А вкусненького, Климачов, не будет. И блинов тоже. Всю кулинарию жены вдребезги разбил. Давай пока по-холостяцки.

Он принес вазу с яблоками и две рюмки.

— Три, — подсказал Климачов, напомнив, что скоро придет хозяйка.

Калинкин поставил третью рюмку, разлил коньяк и предложил:

— Выпьем за предусмотрительность, она в нашей жизни тоже кое-чего стоит, но…

— Вы хотите сказать, что есть еще и риск? — прервал командира Климачов.

— Да, хотел сказать.

— Тогда за то и другое, товарищ капитан?

— Принято единогласно.

— А жена?

— Потому и единогласно, что ее нет. Она и слышать не хочет ни о каком риске. Надеюсь, объяснять не надо. Поспешим?

— А я ведь больше одной рюмки не пью, товарищ капитан.

— Хочешь удивить или для характеристики?

— Если пригодится подобный факт, возьмите для характеристики, — с иронией ответил Климачов. — А удивлять я уже начал. Сегодня на аэродроме. Вы же удивились?

— Удивился!

Калинкин откинулся на спинку стула и расхохотался.

— А мы определенно слетаемся, товарищ капитан.

— Вот и прекрасно. Зря я думал, что у тебя слишком развиты способности реагировать на неудачу. Ты, конечно, не Бернард Шоу. Тебе не хватает еще житейской мудрости.

— У меня другая профессия, — ответил Климачов.

— Тогда вспомни Экзюпери…

— Мне легче вспомнить мать. У нее не меньше житейской мудрости, чем у Бернарда Шоу. И жаль, что повести о своей жизни она никогда не напишет, как это сделал Экзюпери.

Калинкин внимательно посмотрел на Климачова и ничего не ответил, побарабанил пальцами по стеклу ручных часов и сказал:

— Начальство задерживается. Выпьем, Ваня, за начальство, которое отсутствует.

— Такое легкомыслие наказуемо, товарищ капитан. Есть мнение рядового — подождать.

— Ваня, давай не будем «капитанить». Служба там, — и Калинкин указал за окно. — Юрий. Понял? Величать не надо — не дорос ни по годам, ни по заслугам. Главное для человека, как я понимаю, света в душе побольше иметь. И еще вера нужна ему. Жизнь без веры, что самолет без компаса: летишь, а куда — не ведаешь. Кончится горючка — и конец полету, цель не достигнута. А в жизни у каждого порядочного человека своя цель поставлена, без верного курса к ней не дойти, может и времени не хватить.

— Это вы к чему? — насторожился Климачов.

— Думаешь, о твоей посадке? Не-ет! Я знаю, что предпосылка произошла из-за твоей лихости. Да, да! Ты глаза-то не прячь! А летчиком будешь — уверен. У нас с тобой такая пара завяжется — небу жарко станет! Я живу с постоянным ощущением чего-то необычайного впереди. Это может случиться и послезавтра, и в другой день, но обязательно в полете. Летчик все равно что художник: не знает, что именно создаст, а лишь предчувствует будущую удачу. Только бы была в нем творческая жилка, А в тебе она есть.

Климачов слушал с интересом. Он ни разу не видел таким своего командира. Думал о нем как о многих других в полку: ну капитан в двадцать пять лет в мирное время, первый класс летчика, конечно, авторитет. Но… какая вера в себя, в свою цель! А ее нелегко найти.

Теперь уже Климачов, не смущаясь, рассматривал Калинкина. Сейчас ему показалось, будто он плавает в легкой бледно-розовой дымке. Но это, пожалуй, отсвет от ковров, обилию которых так удивился Климачов.

— А я не хотел к вам идти, знал: беседуй — не беседуй, ошибки не исправить.

— Не жалеешь, что пришел?

— Не жалею. Посветлее на душе стало… Теперь и завтрашний разнос от Белогурова стерпится. Только вот подумать страшно, как встретят товарищи. Так и видятся их квадратные спины…

— На товарищей обижаться нечего, если спины покажут. Для них прошлый день тоже был необычным. А ты перечеркнул его, пусть и без умысла. Они знают, как ты можешь летать. И я знаю. А как слетал? Я-я! Руководитель полетов похвалил, как же! Чувства сдерживать надо, когда сидишь в кабине истребителя, пока под ноги земля не ляжет. А по земле хоть на голове ходи. И главное, мы не должны забывать, — Калинкин указал рукой вверх, — Там и Здесь — неотделимы, небо начинается с земли…

За спиной Климачова стукнула входная дверь.

— Юра! Ты так и не заменил сгоревшую лампочку в коридоре.

Калинкин встал из-за стола с виноватой улыбкой и пошел встречать жену. Климачов наедине с рюмками и бутылкой почувствовал себя неловко. Поспешили, не дождались хозяйки!

— А у нас гость, — сообщил Калинкин. — Познакомься, мой новый ведомый Иван Климачов.

Климачов поднялся и, обернувшись, замер. Перед ним стояла Лена. Когда же кончится этот кошмарный день! Ведь он только в прошлую ночь во сне видел ее влажно-черные завитки волос на висках и капризные, как у непослушного ребенка, губы…

Климачов растерялся, он не знал, как ему следует поступать: подобной встречи Иван не представлял, выручила Лена. Удивление и испуг только мгновение жили в ее глазах. В следующий миг она подала Климачову руку и неожиданно, как бывает при знакомстве, назвала свое имя:

— Лена.

— Лена, — машинально повторил Климачов. — Хорошее имя у вас.

— Некоторые мужчины забывают даже любимые имена…