Мирмухсин Мирсаидов - Молнии в ночи [Авторский сборник]

— Все может быть.

— Да не может быть, а точно! Обставит.

— Дай-то бог!.. Но и старому рано еще на пенсию. Аксакал Хаитбай обещал мне за него целую арбу дынь. Да я не отдал…

— За целую арбу?

— А с какой это стати я своих бедана буду продавать?.. Я ему говорю: если уж вы такой охотник до перепелиных песен, так приходите в чайхану, слушайте, сколько душе угодно. А дыни свои съешьте сами. На что мне целая арба? Живот лопнет. Правильно я сказал?

— В самую точку!

— Ох, и люблю их слушать — хлебом не корми!

— Еще бы. Как поют-то!

Таджибай совсем растаял от похвал, которые Алиджан расточал его питомцам: ишь, сорванец-сорванец, а умеет ценить перепелиное пение, знает в нем толк! И интересный разговор умеет поддерживать.

— Чайку принести, братец? Уж такой заварю!..

— Спасибо.

Чайханщик убежал — он семенил мелко-мелко, ну, ровно как перепел, — и бельбох, спустившийся ниже пояса, чуть подрагивал. Вскоре Таджибай вернулся с чайником по всем правилам заваренного чаю и с маленькой голубоватой пиалой. Тщательно обтерев ее, он услужливо поставил чайник и пиалу перед Алиджаном.

Алиджан прихлебывал чай, смотрел на улицу, по которой громыхали тяжелые машины, груженные кирпичом для новостроек. Внимание юноши привлекла новенькая «Волга», в ней сидела девушка в тюбетейке, в легком крепдешиновом платье, очень похожая на Фариду. Алиджан вытянул шею… Да это Фарида и есть! Вот она взглянула в сторону чайханы, увидела Алиджана и поспешно отвернулась. Шофер, молодой парень, повернувшись к ней, что-то сказал, — она засмеялась, откинувшись на сиденье. Алиджан заерзал на месте. Ох, подвернись ему сейчас под руку этот шофер, уж он бы с ним разделался! А Фарида-то хороша… То-то она в последние дни словно сторонится его. Забежит к ним, — и пяти минут не пробудет, уже торопится обратно. Как-то сказала ему: «И не надоело вам слоняться без дела, Алиджан-ака?.. Вся махалля пальцами на вас показывает». Вот, вот, уже и критику наводит! А дня три назад он встретил ее на улице, — она только поздоровалась с ним и сразу же юркнула к себе в калитку. Теперь еще раскатывает в чужих «Волгах»! Видно, разонравился он ей… Решила, что не ровня они. При этой мысли Алиджан зябко передернул плечами, насупился… Он проследил за машиной мрачным, ревнивым взглядом, — она миновала мост, остановилась на той стороне реки. Фарида выскочила из «Волги» с сумкой в руках, поговорила с шофером и пошла по тротуару. Машина повернула, подъехала к чайхане. Шофер, отирая платком пот со лба, прошел прямо к сури, где сидел Алиджан, поздоровался с ним, — он оказался знакомым. Алиджан, продолжая хмуриться, протянул ему пиалу с чаем, шофер сделал глоток, перевел дух:

— Уф, упарился!..

— Не из Актепа едешь?

— Оттуда, — он с жадностью выпил чай, вытер рубашкой край пиалы, вернул ее Алиджану. — Жажда измучила.

— Дыней, что ли, объелся?.. Дыньки-то в Актепа — первый сорт!

— Э, — шофер хвастливо прицокнул. — Вот у меня в машине была дынька — так дынька! Не видел, когда мы мимо проезжали?

Алиджан метнул на шофера угрожающий взгляд, а тот, ничего не замечая, разливался соловьем:

— Ох, и краля… Фигурка — закачаешься. Я как увидел ее — сразу затормозил. Вылез, говорю — вот беда, мотор заглох. Ну, слово за слово, познакомились, я ее подсадил, всю дорогу трепались… Доехали до моста, она вдруг: амаки, остановите машину, я тут сойду. Да что вы, говорю, уж докачу до самого дома! А она свое: остановитесь да остановитесь, брат может увидеть… А я ей: вы только не называйте меня «амаки», у меня еще и борода не растет. А она…

Алиджан хмуро перебил его:

— А на руке у нее маленькие часики?

— Ну… да, — растерянно подтвердил шофер. — Совсем крохотные, как рыбий глаз.

Он пригляделся к Алиджану и прикусил язык. Э, да парень-то сам не свой. Может, это как раз брат той красотки? Вот влип! Наболтал с три короба — чего было и не было… Надо сматывать удочки, не то нарвешься на неприятность. Шофер пробормотал что-то, — то ли попрощался, то ли поблагодарил за чай, — торопливо поднялся и, не оглядываясь, зашагал к своей машине.

Алиджан, туча тучей, побрел домой.

Утром к ним забежала Фарида. В последнее время она и правда уклонялась от встреч и разговоров с Алиджаном, — «воспитывала» его мнимым равнодушием. Ей так хотелось, чтобы его, наконец, проняло и он образумился, устроился на работу, сделался бы достойным самого себя. Сегодня, правда, она чувствовала себя немного неловко, — кажется, Алиджан заметил ее в чужой машине и, наверно, бог весть что подумал, хотя никакой вины за ней не было: шофер просто подвез ее.

Фарида крикнула от калитки:

— Тетушка Халниса!

Никто не откликнулся. Она подошла к супе — там лежал Алиджан, нежась под солнцем.

— Алиджан-ака! Сожжетесь. Солнце-то как печет!..

Алиджан открыл глаза, увидел Фариду, — на ней было белое крепдешиновое платье, то самое… Значит, действительно не обознался: в машине сидела она.

Фарида не отставала от него:

— Что, тетушки Халнисы нет дома?.. Тогда приходите к нам пить чай. Ну, вставайте же, а то водой оболью!

Алиджан не пошевелился. Фарида с виноватым видом присела на край супы:

— Почему вы молчите, Алиджан-ака?.. Случилось, что-нибудь?

Алиджан, не меняя позы, буркнул:

— Вам лучше знать.

— Что знать? — ей не хотелось оправдываться перед Алиджаном — он и так должен ей верить! Все же голос у нее прервался. — В чем дело, Алиджан-ака?..

— Спросите у шофера, который вас катает…

Фарида вспыхнула:

— Придаете значение всякой ерунде!

— Это не ерунда. Я давно вижу…

— Что вы видите?

— А то.

Девушку возмущал и грубый тон Алиджана, и то, что он разговаривал с ней, развалясь на супе. Она вскочила:

— Ах, так?!

— Так.

— Ну, хорошо…

— Лучше некуда!

— Я ухожу, Алиджан.

— И правильно делаете. Не быть нам вместе — ни на этом, ни на том свете. — И он процедил сквозь зубы: — Ненавижу двуличность!

— А я — грубость, — отрезала Фарида и, не попрощавшись с Алиджаном, еле сдерживая слезы, кинулась к калитке…

В субботу к жене и пасынку пришел Буриходжа. Халниса-хола сбегала в комнату за курпачой, расстелила ее на супе. Буриходжа важно уселся на курпачу из бекасама. Отдышавшись, спросил:

— Как здоровье, как идут дела? — он оценивающим взглядом окинул урюковое дерево, росшее напротив айвана, деловито заметил: — Так, ничего уже и не осталось…

Халниса-хола сразу поняла, что он хотел этим сказать: сколько же, мол, вы уже продали урюка?

Выдув две пиалы чая, Буриходжа с сочувствием посмотрел на понурого Алиджана:

— Сынок, что голову повесил?

Алиджан только рукой махнул:

— А!..

— Не горюй, все образуется. А я тебе работу подыскал.