Алексей Горбачев - Подвиг доктора Бушуева

На душе было тоскливо и жутко: что ждёт её в городе? И вообще стоит ли возвращаться туда? Не лучше ли уйти в деревню к двоюродной сестре… Но дома ли сестра? А что если та эвакуировалась, оказавшись более удачливой, а вот она, Майя, несчастная-разнесчастная…

— Майя Александровна? Вот так встреча! — неожиданно раздался за спиною голос.

Она вздрогнула, обернулась. Перед ней стоял знакомый директор МТС Иван Егорович Зернов.

— Вы ли это, сестрица милосердия? Какими судьбами очутились в лесу? — продолжал он.

— Возвращаюсь после неудачной эвакуации.

— Понятно. А теперь, значит, смотритесь в ручеёк и судьбу свою ищете, — говорил Зернов, присаживаясь рядом.

— Судьба моя, как тёмная ночь. Она теперь в руках у немцев.

— Не скажите, сестрица. — Иван Егорович достал из кармана папиросы, закурил. — Судьба, говорите, в руках у немцев? А почему бы не наоборот сказать — их судьба в наших руках? Не вешайте головы, сестрица. Человек при любых обстоятельствах всё-таки должен оставаться хозяином своей судьбы. Главное сейчас не падать духом, не дать себя запугать…

Майя внимательно посмотрела на Зернова.

— Фёдор Иванович говорил, что вы уехали… Значит, тоже не смогли пробиться? — спросила она.

— Тяжеловатый вопрос, Майя Александровна, сразу ответить трудно, — сказал он, гася окурок.

— Да, на плечи теперь свалилось столько тяжёлых вопросов, что не знаешь, как поступать, как отвечать, — согласилась она.

— И отвечать и поступать можно по-разному, сейчас главное, как мне кажется, каждый должен прислушаться к голосу своего сердца. Вот вы, например, что намерены делать?

— Не знаю, я ничего не знаю.

Зернов закурил вторую папиросу.

— Знаете, Майя Александровна, давайте откровенно. Мы давно знаем друг друга и, надо полагать, верим друг другу. Так ведь?

— Да, — машинально ответила Майя.

— Я могу подсказать вам, что делать. Вы что-нибудь слышали о партизанах?

Майя вскочила.

— Вы партизан? Иван Егорович, миленький, я хочу быть с вами, только с вами, я не могу возвращаться в город, не могу и не хочу, — торопливо говорила она.

Вот об этой встрече с директором МТС Майя никогда не рассказывала Фёдору Ивановичу.

Две недели она прожила в лесу на партизанской базе, а потом с заданием ушла в город. Об этом она тоже никогда не говорила ему.

Ночью доктор Бушуев спал плохо. Он снова и снова перебирал в памяти события вчерашнего дня — посещение раненого Зернова, операция, разговор с Майей. Зернов не сказал ему, где и кем ранен. Майя тоже утаила всё… Они скрыли от него правду и, видимо, уверены, что он не догадывается, что он до того наивен — поверил в шальную пулю… Как бы не так!

«Да ведь ясно, что Ивана Егоровича задела не шальная пуля, а ранен в бою», — думал Фёдор Иванович. Что касается Зернова, всё было понятно: тот наверное партизан, а вот Майя…

Если Майя знала о ранении Ивана Егоровича, если она знала, где укрыт раненый, если у неё оказалось всё под руками для операции, значит, она давно связана с Зерновым, значит, она тоже партизанка. По логике вещей — да, партизанка. В таком случае почему же она не сказала ему об этом? Зачем ей скрывать от него? Прежде они были откровенными.

Думая о Зернове и Майе, Фёдор Иванович не мог уснуть до утра. Порой до слуха доносились отдаленные глухие взрывы, то слышались на улице одиночные выстрелы. Фёдор Иванович хотел потихоньку пробраться в комнату соседок, чтобы убедиться, дома ли Майя, но раздумал: к чему такая слежка…

А на следующий день произошло другое странное событие.

В конце приёма в кабинет с узелком пришла Елена Степановна.

— Присаживайтесь. На что жалуетесь? — спросил Фёдор Иванович, хотя был уверен, что Соколова пришла к нему не на приём.

Опасливо поглядывая на Майю, Елена Степановна рассказывала о своих болезнях. Доктор делал вид, будто внимательно слушает пациентку, а сам думал, как выдворить из кабинета Майю. Он понимал, что при посторонних осторожная Соколова ничего не скажет ему.

— Майя, сходи-ка в палату и принеси температурный лист больного Никонова.

Когда сестра вышла, он быстро опросил у гостьи:

— Что случилось?

— Спасибо вам, Фёдор Иванович, я знала, что вы поможете. Вот передайте нашему красноармейцу тёплые носки и варежки, не успела я…

— Красноармейцу? А где он?

— Отправила, — радостно сообщила она. — От вас ко мне вчера приходил человек. От доктора, говорит, от Бушуева.

Фёдор Иванович оторопело смотрел на собеседницу. Никакого человека он к ней не посылал и посылать не собирался. Что же произошло? Не донёс ли какой-нибудь подлый предатель о раненом? Не в гестапо ли угодил парень?

«Нужно было бы положить его к себе в больницу, как лётчика. Обожжённый лётчик лежит, ни у кого не вызывая подозрений», — подумал Фёдор Иванович. Он хотел расспросить Елену Степановну обо всём поподробней, но вернулась Майя с температурным листом.

— Лекарства буду принимать, как велели. До свидания, господин доктор, — уже другим, скорбным голосом сказала Соколова. И не успел он придумать, как задержать гостью, она ушла.

Сообщение Елены Степановны не на шутку встревожило Фёдора Ивановича. После приёма он решил снова заглянуть к ней в тесную кухоньку, чтобы выяснить все подробности — кто приходил за красноармейцем, что говорил.

Никому, нет, никому не рассказывал он о красноармейце, кто же мог воспользоваться его, доктора, именем? И вдруг вспомнил, что о красноармейце как-то сказал Майе.

— Майя, ты знаешь, что случилось с парнем с Садовой улицы? — в упор спросил он у сестры.

— С каким парнем? — пожала плечами она.

— С красноармейцем, о котором я говорил тебе.

Их дальнейшему разговору помешал доктор Безродный. Тот зашёл пригласить Фёдора Ивановича к одному из больных.

За эти дни доктор Безродный привык, освоился в новой больнице и был по-прежнему исполнительным, трудолюбивым врачом. Целые дни он проводил в палатах с больными, в любое время дня готов был по первому, знаку мчаться на вызов. Фёдору Ивановичу даже порой казалось, что его помощник чувствует себя так, будто нет никакой войны, никакой оккупации. Когда он однажды напомнил Безродному, что пора бы пробираться к своим за линию фронта, тот съёжился, испуганно забегал глазами.

— Ищу попутчиков, — хмуро ответил он. — Одному рискованно и почти бесполезно пускаться в такой путь.

Верно, одному рискованно, Фёдор Иванович понимал это и уже в который раз искренне пожалел, что не может быть попутчиком Безродному. Вдвоём они добрались бы до фронта…

Сейчас, просматривая записи врача в истории болезни, он мечтательно говорил: