Алексей Горбачев - Подвиг доктора Бушуева

— Мнительность не лучшее средство в разгадке тайн.

— Но я, чёрт побери, разгадаю эту тайну! — хвастливо заявил гестаповский офицер. Он выхватил из чемоданчика бутылку и швырнул её за окно. И там, за окном, раздался звон разбитого стекла и вспыхнуло пламя. — Самовоспламеняющаяся жидкость! — завопил гестаповец, отскакивая от окна. — Потушить, — приказал он солдатам. — Вот какое «лекарство» носил спаситель в лагерь…

Гестаповцы с опаской стали шарить в чемоданчике. Офицер достал оттуда кусок мыла, обнюхал его и, чтобы убедиться, что в нём ничего не спрятано, хотел разрезать пополам. Лезвие ножа натолкнулось на что-то твёрдое. Он торопливо счистил стружкой мыло.

— Тол! Смотрите, тол! Что теперь скажет полковник?

Были патроны, а теперь горючая жидкость, взрывчатка! И всё это в лагере!

В тёмный сырой подвал, куда были брошены доктор Бушуев и фельдшер Николаев, с фонариками ворвались гестаповцы. Тыча в нос доктору толовой шашкой, офицер кричал:

— Узнаешь? Тол! В мыле был тол! Зачем ты носил его в лагерь?

«Вот и всё, попались», — подумал Фёдор Иванович.

— Молчишь? Может быть, ты скажешь, — обратился офицер к Николаеву. — Тоже молчишь? Мы вам развяжем языки! Взять!

Николаева увели. Доктор Бушуев остался один в тёмном подвале.

С того дня, когда он впервые ступил за колючую проволоку, порой подумывал о возможной роковой неудаче, но совсем не предполагал, что попадутся они с фельдшером так нелепо и в самый последний день. Ему казалось, что всё у них продумано, всё учтено, он даже с задоринкой хвастал Зернову — дескать, полная конспирация и никаких подозрений…

Но почему их снова стали сегодня обыскивать гестаповцы? Неужели кто-то попался? Неужели товарищи за колючей проволокой допустили оплошность? Неужели нашёлся предатель? (мог бы выдать Безродный, но тот мёртв, тот получил своё). Эти «неужели» долбили мозг, и Фёдору Ивановичу рисовалась жуткая картина расправы над лагерными подпольщиками. О своей судьбе он почему-то не думал, как будто самому ему ничто не угрожало.

Заложив руки за спину, Фёдор Иванович неторопливо расхаживал по скользкому цементному полу, обдумывая своё положение — что делать и как вести себя? Впрочем, ясно — он должен молчать, только молчание теперь станет его единственным оружием.

Странное сочетание слов — «молчание» и «оружие»… Оружие должно говорить внушительным победным голосом.

— А я буду молчать, только молчать, что бы ни случилось, — вслух проговорил он.

Томительно медленно, будто с неохотой ползли минуты ожидания чего-то неизвестного, ему хотелось, чтобы скорей всё началось — пусть допросы, пусть даже пытки, но не эта гнетущая тишина. Прошло не больше десяти минут, как увели Николаева, и снова загремела дверь.

— Пожалуйста, доктор, выходите, — вежливо сказал по-немецки вошедший солдат. Он взял Фёдора Ивановича под руку. — Осторожней, здесь разбитая ступенька, — заботливо предупреждал он.

Навстречу шёл комендант, полковник Дикман.

— Прошу прощения, мой доктор, за столь нелюбезное обращение с вами, — по-русски говорил он. — Это недоразумение, сами понимаете… Как это пословица — щепки рубят, в лес летят. Сейчас вам подадут машину и отвезут домой.

«Неужели свобода? — пронеслось в голове Фёдора Ивановича. — Неужели Николаеву удалось что-то придумать? Да, да, конечно, удалось, он человек сообразительный, он из воды сухим выйдет…»

— Прошу вас, мой доктор, — пригласил комендант, отворяя дверь.

Они вошли в небольшую светлую комнатку.

— Садитесь, отдыхайте, — комендант указал на диван. — Я буду много перед вами извиняться. Сами понимаете — служба. Я уже выяснил полную вашу невиновность. Ваш фельдшер во всём сознался Он вас обманывал и проносил в лагерь недозволенные вещи… — говорил комендант.

«Сознался? В чём сознался Николаев? — спрашивал себя Фёдор Иванович, и вдруг замерло в груди сердце. — Значит, он выгородил меня и всю вину взял на себя… Но зачем? Зачем? Мы вместе были и отвечать будем вместе», — звучал внутри протестующий голос.

— Слышите, машина подошла. Вы свободны, мой доктор, — сказал комендант с улыбкой.

Фёдор Иванович не двинулся с места. Ему хотелось крикнуть в холёное лицо этому полковнику, что он никуда не пойдёт, что он готов разделить судьбу товарища, но кто-то посторонний издалека подсказал ему:

«Этим ты не поможешь делу. Уходи и немедленно сообщи о провале Зернову».

— Завтра вечером я жду вас у себя, мой доктор, — воркующим голоском продолжал комендант. — Отец прислал ящик отличного вина и просил угостить вас. Мой старик восхищён вашим талантом и молит бога за вас… Не забудьте, мой доктор, я жду.

«Завтра я буду уже далеко, господин фашистский комендант», — подумал Фёдор Иванович, веря в неожиданное спасение.

— До свидания, господин комендант. Завтра я непременно буду у вас, — вслух сказал Фёдор Иванович, вставая с дивана.

— Одну минуточку, мой доктор, — остановил его полковник, — у вашего фельдшера, видимо, были в лагере друзья. Не скажете ли, кто именно?

— Он был дружен с унтер-офицером.

— Вы меня не поняли. Я имею в виду друзей из военнопленных.

— Такой дружбы я не замечал.

— Жаль. Ну что ж, на нет и суда нет. Идёмте, я провожу вас до машины, — любезно предложил комендант, но у двери снова остановился. — Я хотел бы выяснить одну незначительную деталь. По всей вероятности, вы вели записи пленных, приходивших к вам на приём?

— Нет, нам запретили вести амбулаторный журнал.

— Жаль, очень жаль. Ваш фельдшер назвал номера пленных, которые чаще всего обращались на приём и которым он передавал тол и горючую жидкость. Мне хотелось бы уточнить, скажите, пожалуйста, кто чаще всего приходил к вам на приём? Назовите номера пленных.

— Не помню.

— Хотя бы их имена.

— Тоже не помню.

— А если я вас попрошу вспомнить? — В голосе коменданта прозвучала плохо скрытая угроза.

— У меня очень плохая память… Впрочем, дома подумаю и наверняка вспомню, у меня есть кое-какие записи, — сказал Фёдор Иванович, берясь за дверную ручку.

— А я заставлю вас вспомнить здесь! — не выдержал комендант.

Фёдор Иванович взглянул на него, увидел злые свинцовые глаза, плотно сжатые губы и понял, что мысль о свободе была напрасной, что Николаев ничего не сказал им и комендант просто-напросто пустился на неумную хитрость, притворившись вежливым, а теперь окриком «Я заставлю вас» выдал себя с головой.

— Назовите только один номер, и вы свободны. Молчите? Я вам не советую молчать.

А Фёдор Иванович молчал. Он старался не слушать разъярённого коменданта и думал о другом.