Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

— Петр Хропов, — вся засияв, подсказала Татьяна.

— Петер Хропкинд. Он принимает пленных, вооружает. А как? Выходят на дорогу, по которой бегут гитлеровцы, бьют их, а оружие передают партизанам. Вот как!

— И все это делаешь ты, мой дорогой отец! — сказал Вася.

— Я не могу сказать: «я», как не может сказать и мой друг Генрих: «я». Нет! Мы честные — это да. Но одной честностью врага не одолеешь, как сказал нам русский богатырь, товарищ Николай.

Вася дрогнул, дрогнула и Татьяна, а старик Вольф умиленно и радостно говорил:

— О-о-о! Он умеет работать, товарищ Николай. Мы рассуждаем, спорим с Генрихом… забираемся в такие теоретические дебри, а он оборвет и практически предложит: надо делать то-то и то-то. А когда последний раз прощался со мной, сказал, чтобы я передал вам, товарищ Татьяна, одно русское слово. Ну вот и забыл. Но я припомню. Я обязательно припомню. Он сказал: «Передайте, Вольф, — он меня так и зовет — «Вольф», — передайте той женщине, — старик посмотрел в потолок, как школьник, не знающий урока. — Передайте ей такое русское слово: «Пра». Да. Да… так и сказал: «Пра». Он попросил меня повторить, и я повторил: «Пра».

Вася и Татьяна недоуменно переглянулись.

— Что такое «пра»? — спросил Вася.

— Пра? На Волге сокращенно говорят не «правда», а «пра». Но к чему тот сказал: «Пра»? — и Татьяна повернулась к старику Вольфу: — Вы говорите, что его зовут Николай. А какой он из себя?

Вася в эту минуту побледнел и завозился на стуле, а Вольф продолжал все так же словоохотливо, возбужденно и радостно:

— О-о-о! Красавец! Высокий, стройный. Да я не умею передавать. Если бы его увидела моя Матильда, она в точности разрисовала бы его.

— Но вы все-таки расскажите, — настойчиво потребовала Татьяна.

— Высокий, стройный, красивый. Голова на плечах не только умная, но и гордая. Он ее держит, знаете ли, вот так: чуть набок. Это интересно. Но еще интересно: голова вся седая, а глаза совсем молодые, карие.

— Карие? — с тревогой воскликнула Татьяна.

— Точно. Карие — я ручаюсь… и такие, как у вас говорят, бездонные: ума в них много и силы, — ответил старик, а Вася, чтобы замять этот разговор, торопливо предложил:

— Давайте разберемся в слове «пра». А может, не «пра», отец? Вспомните.

Вольф сбавил пыл, затем, вылезая из-за стола, кряхтя, добавил:

— Похожее. Но я сам думаю, а может, не так. Постойте! Я отметил в евангелии, — он сходил во вторую комнату, принес оттуда маленькое евангелие на немецком языке, пошарил по страницам, отыскал подчеркнутые буквы, прочитал: — «Пора». Гга! Вот какое слово: не «пра», а «пора».

— Ну, это другой коленкор! — смеясь, облегченно воскликнул Вася и, встав из-за стола, взволнованно заходил по комнате. — Значит, пора. Пора поднимать восстание. Когда он это вам сказал, отец?

— Пожалуй, дней десять прошло.

— Почему же не передали мне или Татьяне Яковлевне?

— Где я вас мог найти? Один в Берлине, другая в Пруссии.

— Значит, пора. Завтра за вами, Татьяна Яковлевна, заедет Бломберг. Прошу: отправьтесь в лагерь, посмотрите — и «пора». Наши люди в Силезии уже передали несколько заводов Красной Армии. Геббельса это очень бесит.

— Еще бы! Из-под ног табуретку выбивают, — проговорила Татьяна.

Старик Вольф добавил:

— А петля на шее.

Татьяна, хотя и смутно, отдаленно, но с радостным чувством подумала: «А не Коля там… высокий, сильный… голова гордая, карие глаза? Но ведь он не седой. И как он мог туда попасть?»

Красная Армия, очистив от гитлеровских войск Балканы, Польшу, Восточную Пруссию, в ряде мест форсировала Одер — предпоследнюю оборону, «стальное кольцо», как называли ее фашисты, и могучий, все нарастающий удар сосредоточила на Берлине, куда Гитлер стянул довольно большие силы из отъявленных головорезов, тех, кто ждал жесточайшей, расплаты за все свои преступные деяния: за грабежи, убийства мирного населения, поджоги, насилия. Эти молодчики дрались так, как дерутся окруженные бандиты, зная, что им при сдаче не миновать виселицы или расстрела. Вот почему на Берлин двинулось со стороны Советской Армии: 41 000 стволов артиллерии и минометов, 8400, самолетов, сопровождавших с воздуха удар артиллерии, более 6300 современных танков… Однако гитлеровские части, расположенные вне Берлина, потрепанные и поверженные, стремительно неслись на запад, чтоб сдаться в плен американцам или англичанам, которым без боя уже сдавались дивизия за дивизией. Но на всех путях и дорогах их встречали бывшие пленные и насильственно угнанные русские, превратившиеся в своеобразных партизан, а с ними вместе и французы, болгары, румыны, венгры, чехи, словаки. Гитлеровцев били всюду: на тропах, дорогах, в лесах, на автотрассах. Особенно сильно действовало партизанское соединение, которым руководили словак Готвальд и Петр Хропов. В это объединение из «Центрального лазарета» уже влилось до семи тысяч человек — людей отборных, прошедших через все испытания гитлеровского режима.

Время неслось стремительно, события развивались молниеносно.

Горох из гитлеровского мешка посыпался во все стороны неудержимо. С юга, куда он удрал, Геринг прислал фюреру радиотелеграмму с требованием передать всю власть над «государством» ему, Герингу. Вначале Гитлер заплакал, потом начал бесноваться, как он бесновался всю жизнь.

Гитлеризм издыхал в районе имперской канцелярии.

Казалось, и союзники должны были бы направить свой удар именно на Берлин, особенно на район имперской канцелярии, где сидел Гитлер вместе с Евой Браун, Борманом, Геббельсом… Но рано утром Васю, Татьяну, Матильду (сам Вольф еще с вечера отправился к Генриху Ротштейну) разбудил потрясающий грохот. Он их не просто разбудил, а подбросил в постелях, осыпая осколками стекла из окон, и они все трое, кое-как одевшись, выбежали на балкон и отсюда увидели страшную картину: над Старым Дрезденом, городом культуры, университетов, музеев, старинных особняков, неслась громада американских «летающих крепостей». Они шли потоками, серые до черноты. Шли низко, потому что в Старом Дрездене не было зениток, и самолеты беспрепятственно сбрасывали бомбы, обычно в тонну-две весом. Сбрасывали равномерно, по заранее намеченному плану, руша квартал за кварталом. Следом за первой партией «летающих крепостей» появилась вторая, потом третья… и за какой-то час город рухнул, погребя под обломками до трехсот тысяч мирных жителей…

Вода в Эльбе закипела…

Потом наступила звенящая тишина, и гарь, удушливый трупный запах окутали Новый Дрезден…

Все это было бессмысленно и нелепо: Старый Дрезден никакой опасности в военном отношении не представлял. Но так сказал свое первое слово новый президент Соединенных Штатов Америки Трумэн. По договоренности на Ялтинской конференции, Старый Дрезден отходил в сферу влияния Красной Армии, и Трумэн дал приказ разрушить город культуры, музеев и университетов.