Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

— Могу, конечно… а что это?

Со стороны англичан к колючей проволоке приблизились пленные. Они встали стеной, а на проволоку, обмотав руки тряпкой, взобрался Вольф. Затем кто-то взмахнул палочкой, и из сотен глоток вырвались слова популярной во всех армиях песенки:

Русские, не договариваясь, подхватили песенку.

Вечером снова раздался звонок телефона. Звонил Вася из Берлина, и, не называя, как обычно, Татьяну женушкой, он говорил открыто и прямо:

— Творится такое — дышат на ладан. Бломберг сегодня выедет к вам. Пробиться трудно. Но он пробьется. Ему обещали генерала, если он выполнит то, что поручено. А поручено ему — расстрел всех военнопленных.

— Вы так откровенно говорите.

— Некому подслушать: все рушится. Выполняйте быстрее «пора».

Бломберг приехал утром. Когда машина вкатила во дворик и когда он, осанистый и чопорный, выбрался из нее, красуясь «убранством» полковника, Матильда страшно перепугалась, а Татьяна сказала:

— Не бойтесь: это наш старый знакомый.

Бломберг в эту минуту сказал адъютанту, который хотел было вынести из машины чемодан:

— Не трогать! Постараемся сегодня же отправиться на место. А если нет, будем спать в машине. Надо быть на страже: всюду бомбят. Фронт есть фронт.

«Нашел фронт — на вилле стариков», — подумала Татьяна.

Следом за этим Бломберг поднялся наверх; ступеньки скрипели под его ногами, как под тяжестью слона. Поднявшись наверх, не видя Татьяну, он требовательно прокашлялся и сел на стул, расставя ноги, положив на них отяжелевшие и красноватые руки. Затем произнес:

— Разве я бездельник, чтобы ждать? — и тут же вскочил, расшаркался: перед ним стояла Татьяна. — Мы старые знакомые. Как теперь редко приходится встречаться со знакомыми: одни навсегда ушли, другие навсегда расстались… А для такой красавицы, как вы, я готов ждать у дверей хоть год. Хотите два… нет, три?

Татьяна, любезно улыбаясь, произнесла:

— Что тогда было бы с войной, если бы вы, полковник, три года стояли у двери такой красавицы, как я… А вы ведь почти генерал. Я знаю, вам сулят генерала. Мне только что звонил муж из Берлина и уверял: вам дадут генерала.

— Да. Вы видели меня в Варшаве майором, а теперь я уже полковник. Еще одна ступень — и я генерал, — неуверенно сказал он, о чем-то задумавшись, и вдруг крикнул своему адъютанту, чтобы тот внес чемодан наверх.

«Ну и нахал!» — подумала Татьяна, но сказала другое:

— Я сейчас скажу маме, чтобы она вам приготовила вот эту комнатку… нашу священную комнатку, где была проведена наша первая ночь с Базилем, — тут подумала: — «Экую пакость я порю… но это его стиль», — и продолжала: Нам тогда Геббельс прислал книгу фюрера «Майн кампф» с надписью: «Мы смотрим в будущее, и для нас море, даже океан пролитой крови — ничто». Замечательные слова, не правда ли?

— Угу, — буркнул Бломберг, постукивая ладошками по ожиревшим коленям.

— И вот уж я на седьмом месяце беременности, — вдруг бухнула Татьяна, одновременно думая: «С нахалом и надо быть нахальной».

Бломберг с недоумением посмотрел на нее. Потом, поморщась, прошелся, выглянул в окно, как бы о чем-то раздумывая, проговорил:

— А может, нам поехать в лагерь? В самом деле, я не должен стоять у двери красавицы: я скоро буду генерал, — и, не дожидаясь согласия Татьяны, крикнул адъютанту, чтобы тот не поднимал чемодана наверх. — Надо ехать, пока не поздно.

«Вот так-то тебя, губастая свинья», — злорадно подумала Татьяна и вся взвихрилась, говоря:

— Конечно, конечно! Иначе вы можете потерять генерала… из-за какой-то красавицы.

— Угу, — снова буркнул Бломберг. — Но не будем пикироваться. Вы давно знаете нашего Гиммлера?

— А разве я обязана вам об этом говорить, господин полковник? Ведь моя работа самая секретная, и вдруг я вам выбалтываю.

— Нет. Я не об этом. Я хотел просить вас, чтобы вы попросили своего мужа, чтобы тот попросил своего шефа…

— Сколько «попросить» в вашей речи, полковник! Хорошо, я сама попрошу, чтобы вам скорее дали генерала.

— О-о! Вы умная женщина.

— Неглупая!

Прощаясь внизу с Матильдой, Татьяна шепнула:

— Что-то мне сегодня страшно: еду с таким бульдогом.

— Нервы, доченька. Нервы, — впервые называя ее «доченькой», ответила Матильда. — От нахала ты отобьешься, знаю. Но крысы бегут с кораблей, и в это время они жестоко кусаются. Их берегись! Прощай, доченька. Да поможет тебе Сталин.

— Спасибо. Сталин всегда нам помогает… и Ленин! — Татьяна забралась в машину, ожидая, что Бломберг устроится с шофером, но полковник сел рядом с ней и крикнул:

— Тронемся!

…Они въехали в лагерь как раз в тот момент, когда все заключенные пели песенку «Катюша».

— О-о! — воскликнул Сиволобов. — Едут. Новое начальство.

Николай Кораблев повернулся и увидел, как из машины вышли полковник и какая-то женщина, а в это время англичане, закончив песенку «Катюша», вдруг запели популярную в Европе и в Англии песенку о Степане Разине: ее всегда распевали шарманщики.

— «Вольга! Вольга!..» — неслось над лагерем.

Бломберг вначале окрысился, но, поняв, что песню поют англичане, столпившиеся у колючей проволоки, по-собачьи улыбнулся в их сторону, приветливо помахал рукой.

А Николай Кораблев в это время подумал: «Значит, не провокация. Хорошо… — и дрогнул: рядом с полковником шла женщина, всем своим видом — походкой, глазами, движением рук, голосом, смехом — разительно напоминавшая Татьяну. — Боже мой! — воскликнул он про себя. — С ума схожу! Ведь это она… только вот эта шляпка не ее, только вот эти длинные по локоть перчатки не ее, только вот эти туфли на пробковой подошве не ее… но это она… она… она… только вот этот игривый смех не ее… и не может она вести его под руку. Нет! Нет! Нет! Это не она», — и, весь дрожа, стал ловить глаза Татьяны: ведь они не обманут, их нельзя ничем прикрыть — ни шляпкой, ни перчатками, ни игривым смехом.

Татьяна вдруг отшатнулась от Бломберга. Она даже оттолкнулась от него, как это делает человек, резко почувствовавший омерзение к тому, с кем шел под руку. Оттолкнувшись, она, еще ничего не понимая, с испугом поглядела во все стороны и задержалась на больших карих глазах. В эту секунду какая-то острая искра пронзила ее и Николая Кораблева, а Татьяна воскликнула, про себя:

«Да кто же это? Кто? Кто? Что за испытание? Неужели он? В таком месте… под расстрелом? А почему у него седые волосы? Да ведь тут поседеешь! Но как он попал сюда? Ведь это его глаза… Я сейчас упаду… Упаду… и тогда все пропало. Все…»

Песня оборвалась, и Татьяна все еще стояла и смотрела в глаза Николая Кораблева, не в силах оторваться от них.

«Это он! Он! Он! Коля, родной мой!» — уверенно кричал ее внутренний голос, и она, теряя власть над собой, шагнула было к нему, протянула руки и хотела было что-то крикнуть, забыв о всякой предосторожности, но он не пошел, а пополз между пленными, от кого-то прячась.