Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

Взрывы потрясли всю округу: земля под ногами дрожала, будто перепуганный конь под седоком. Все это: грохот, гул, крики людей — сотни тысяч людей в безумии кричали во время бомбежки, — все это докатилось до «Центрального лазарета» и подняло всех на ноги.

Николай Кораблев не ночевал в бараке. Он всю ночь вместе со Свистуновым провозился около Сиволобова, который не то сам чем-то отравился, не то его отравили. С вечера у него появилась сильная рвота, под утро успокоилась, но начались боли в области живота, да такие, что он, весь сжавшись, катался по земле, стонал, прося:

— Пристрелите! Ну, пристрелите!

— Чепуху мелешь! — оборвал Николай Кораблев. — Такое каждый из нас может сделать. Надо уметь жить — что здесь гораздо труднее.

В этот момент и раздался первый взрыв. Потом волны взрыва докатывались периодически, одна за другой, одна за другой, — так около часа.

— Неужели союзники? — проговорил Николай Кораблев.

Из-за сосен вынырнул старик Вольф. Ни с кем не здороваясь, бледный, заговорил:

— Вероятно, бомбят Дрезден. Наш Дрезден! Мирный Дрезден! Это зачем, а-а? Там и та женщина, которая помогает нам.

— Не следует волноваться понапрасну: у нас и так нервы натянуты, — посоветовал Николай Кораблев. — Надо все выяснить. Вы передали ей мое слово: «пора»?

— Да. И она ответила: «Пора». Через день-два она должна быть в лагере, с новым начальником. Назначили нового начальника, полковника, а этого с повышением переводят в Берлин. Видали: наш бывший социал-демократ Аксман заслужил, наконец-то заслужил палача, — и старик пустился в рассуждения о том, как предатели докатываются до палача и какие дикие вещи бывали в этом «разрезе». — Например, — говорил он, захлебываясь дымом трубки, — Шейдеман. Кто такой сначала был Шейдеман? Или тот же Гитлер? Кто такой вначале был Гитлер?..

— Самый подходящий момент для восстания, — не слушая его, обращаясь к Свистунову и Сиволобову, проговорил Николай Кораблев. — Самый лучший момент — во время смены властей. А у нас главный заболел. Эх, Петр Макарович!

— Не упрекайте!

— Да я не упрекаю, а жалею. Что мы без вас будем делать? Как без рук!

Сиволобов за эти месяцы вошел в полное доверие к окружающему населению, а главное — «сдружился» с часовыми, особенно с теми, кто посменно дежурил на вышках около пулеметов. Все это были инвалиды войны, но деморализованные всей гитлеровской системой: они брали взятки открыто, цинично, как берут проститутки плату, могли пристрелить любого за потрепанную рубашку, штаны, содранные с умершего пленного.

Сиволобов каждое утро разносил одежонку с умерших по вышкам и кричал:

— Эй! Шакалы! Нате, подавитесь! — при этом наивно улыбался.

Часовые сбегали вниз, деля одеяние, часто спорили, а иногда и дрались. Затем подходили к улыбающемуся Сиволобову, хлопали по плечу, считая его дурачком: как же, такое добро и бесплатно таскает каждое утро! Вот почему они охотно подпускали его к вышкам и на вышки — к пулеметам. А иногда оставляли одного, а сами уходили, чтобы спрятать «от жадных глаз Аксмана» барахло. Было их — таких законченных мародеров — шестнадцать, и дежурили они попарно на каждой вышке. Вскоре Сиволобов привлек из военнопленных еще пять человек, людей преданных, и сказал им:

— Таскайте этим каждый день барахло. Прикидывайтесь дурачками — щерьтесь, смейтесь, эти идиоты не разберутся, — и, расставив своих людей по вышкам, скрытно прикрепил у барака сирену.

План восстания был разработан Николаем Кораблевым, Свистуновым и Сиволобовым. Он был прост: в назначенное время раздается сирена; те, кто прикреплен к вышкам, убивают часовых, захватывают пулеметы; а военнопленные кидаются в три стороны через колючую проволоку, предварительно забросав ее тюфяками, одеялами, шинелишками, и бегут в лес, где их будет поджидать вооруженный отряд партизан и оружие.

Восстание решено было поднять днем, во время обеда.

И вот заболел Сиволобов.

— Да вы, Николай Степанович, скажите мне час восстания, я на карачках доберусь, — простонал он.

— На карачках не доберешься. Вы уж лучше соберите все силы и еще раз примите вот это — белладонну.

— Спирту бы! Дайте мне спирту чистого полстакана, и я всю дрянь из себя изгоню.

— Не знаю такого лекарства. Хоть камни грызи, а вставай! — невольно зло кинул Николай Кораблев.

К ним подбежал взволнованный Митрич и еще издали закричал, обращаясь к Свистунову:

— Аксман прибыл… вместе с Отто. Тебя ищет, Свистунов.

Ничто не поколебало душевного состояния Аксмана — ни то, что Красная Армия уже форсировала Одер, подступает к Берлину, ни то, что сегодня утром разбомбили красивейший в Европе город — Старый Дрезден. Взволновало его другое. Вчера поздно вечером получил приказ: теперь он подполковник, и еще — его переводят с повышением в Берлин.

— Значит? Значит, все простили — даже Каутского и то, что я был министром при Шейдемане. Что ж, это грехи молодости!

Сегодня рано утром, когда все были разбужены взрывами, он, узнав о том, что Дрезден рухнул, вызвал к себе Отто и, оттопыривая губу, чопорно возвестил:

— Я уже не майор, Отто. Подполковник. И перевожусь в Берлин с повышением. Я теперь все время пойду с повышением: заслужил.

Отто уже был пьян.

— Повышайся, Аксман, повышайся. Когда будешь очень богатый, угости меня лучшим ромом. Лучшим, какой когда-то пил Вильгельм. О-о!

— Я угощу. Непременно, Отто! А теперь пойдем прощаться. Они хотя и не друзья мне, но многое дали, — с этим всегда надо считаться. И ты никогда не обижай тех, кто тебе дает. Ты каждый день пьян, а откуда? Они тебе дают. Чем больше умирает, тем больше перепадает нам. Это великолепно!

— Этт-т-то великолепно! — пьяно вскрикнул Отто.

И вот они прибыли к «могильщикам», вызвали главного «могильщика» — Свистунова, и Аксман сказал ему, так же топыря губу:

— Я есть! Я буду! А теперь, переводчик… — обратился он к новому переводчику, Сане, которого подставил ему Николай Кораблев, и заговорил по-немецки: — Собрать передо мной все наличие. Хочу знать отношение ко мне.

И когда все выстроились у рва, где лежали еще не засыпанные трупы военнопленных, Аксман добавил:

— Я покидаю вас. Я уверен, вы довольны мной.

— Как же, как же! — закричал Свистунов. — Премного довольны, господин подполковник! И поздравляем вас. Так вы скоро и генерала получите. Генерал Аксман. О-о-о! Как звучит!

Выслушав через переводчика то, что сказал Свистунов, Аксман еще больше выпятил нижнюю губу:

— Еще бы! Непременно Аксман будет генералом. А теперь вот что; я доволен. Очень! И чтобы осталась самая хорошая память обо мне, я сегодня скажу: «расстрелять тысячу пленных…», и все с вами пополам. Нет. Я себе беру одну треть. Отто тоже едет со мной. Отто! Ты чем хочешь: барахлом или марками?