Роман Левин - За неимением гербовой печати

Меня волновала ее трогательная интонация, в которой заключался не только вопрос, но откровенное признание собственной слабости, тайная надежда на понимание.

Мы шли дальше. Стояли последние дни октября, которые выдались на редкость погожими и теплыми, но мне казалось, весь этот свет и тепло от ее солнечности. И я был счастлив, что невольно послужил поводом для другого человека озариться таким щедрым заразительным светом.

— Я вечером приду за тобой к школе, — сказал я, махнув рукой на прощанье.

— Ты что забыл, сегодня ведь среда…

И в самом деле, я совсем выпустил из виду, по средам вечерники не занимались.

— Тогда около тебя в семь. Ладно?

Разбежавшись, я подпрыгнул и сорвал с акации начавшее увядать розовое соцветие. Воткнул в отворот Люсиного пальто.

В этом году акация цвела дважды.

Отец был дома, когда я вернулся из школы. Я хотел оставить сумку и тут же уйти.

— Погоди, — угадав мои намерения, остановил он. — Каждый вечер ты куда-то исчезаешь. Может, посвятишь меня в свои школьные дела?

— У меня все в порядке.

— Достаточно лаконично. Ты не находишь?

— В самом деле, все в порядке. Но давай позже поговорим, я спешу.

— Девушка? — испытующе глядя, спросил отец. Он отложил газету, закурил. — Я ничего не имею против, но если каждый вечер ходить на свидания, когда же заниматься? Или решил остаться недоучкой?

Знакомые слова, привычные интонации, подумал я между тем, соображая, как бы улизнуть.

А отец продолжал развивать мысль о том, что он постоянно на службе и в командировках, что ему некогда уделять мне должного внимания, а у меня никакой ответственности и так далее и т. п.

Теперь, много лет спустя, эти слова были бы поняты мной. Но тогда…

Выскочив из дома, я несся по улице, боясь опоздать к Люсе. По центральной улице ходил трамвай. Совсем игрушечный вагончик, махонький как спичечный коробок. Я не стал его ожидать, линия была одноколейная, и вагончики простаивали на разъездах.

Едва переводя дыхание, добежал до назначенного места. Обогнул киоск на углу. Люси не было. Неужели опоздал? Какое-то чувство досады и сожаления, не знакомое до сего времени, проклюнулось во мне. Впервые подумал, если не увижу ее сейчас, мне будет худо. Ходил по перекрестку не помню сколько. И она явилась, запыхавшись, в наброшенном пальтишке.

— Не ушел, дождался, славный ты мой, — не скрывая радости, заговорила девушка. — Не могла вырваться, понимаешь, страшно переживала.

— И у тебя проработка?

— Вовсе нет. Пришли гости. Надо было маме помочь.

— Могла бы сказать, чтобы сегодня не встречались.

— Во-первых, не успела, ты умчался, как ветер. Во-вторых, хотела тебя видеть. А тебе все равно, что встречаться, что нет? Тогда зачем ждал?

— Не можешь, чтобы не завестись.

Люся порывисто обняла меня, как бы играючи, чмокнула в щеку.

— А ты все-таки ждал меня, ждал!

Она была распахнута, и когда печалилась, и когда радовалась.

Мы шли по центральной улице. Было так же тепло, как днем, совсем не октябрьский вечер. Светло, людно.

— Куда мы идем? — прикоснувшись к моей руке, спросила Люся. — Я не хочу видеть всех этих людей. Я хочу побыть с тобой, только с тобой, понимаешь? Чтобы только ты и я, хоть не надолго.

Легкие пальцы ее обрели уверенность и силу, настойчиво сжали мою руку, повели куда-то в сторону. Дойдя до старого армянского кладбища, мы повернули направо. По весне кладбище утопало в клубящихся облаках сирени и жасмина. Мы бегали сюда готовиться к экзаменам.

Здесь кончался город. И усадьбы с оранжереями и беседками переходили в довольно крутой склон, с высоты которого открывалась зеленая живописная долина. На ближних и дальних склонах рос грецкий орех и виноград.

Сейчас все побурело, увяло.

В конце плохо освещенной улицы осторожно, чтобы не зацепиться за полуповаленную решетку, пробрались на территорию запущенного сада, где сквозь редеющие деревья проступали странные очертания некогда роскошного дома, остатки причудливых лепных баллюстрад, пересохших, потрескавшихся фонтанов. В приглушенном свете взошедшей луны все выглядело феерически неправдоподобной античностью. Нас как бы обступали руины былых эпох, обломки забытых цивилизаций. Запах айвы и грецкого ореха еще более обострял это ощущение.

Мне было не совсем ясно, зачем мы сюда забрели, но я шел так же послушно, как в тот раз, когда она привела к себе домой, чтобы показать нацарапанные под шкалой радиоприемника буквы. Но на смену тогдашнему отрешенному любопытству явилось все более овладевающее мной душевное созвучие с ее настроением и поступками.

Мы сделали еще несколько шагов по едва угадываемой в траве дорожке и, держась крепко за руки, остановились на склоне. У ног, как косматая шкура какого-то зверя, топорщился куст терна.

— Тебе тут нравится? — прерывая долгое молчание, спросила Люся.

— Тут удивительно. Ты здесь бывала раньше?

— Бывала днем. Но вижу теперь, что ночью все выглядит куда таинственней.

— А ты смелая, — похвалил я, — в такую глушь пошла.

— Что же тут такого, я ведь не одна.

— А если бы одна?

Люся усмехнулась.

— Нет, одна я бы все-таки не решилась. Да и ни к чему. Ты разве забыл, что я сказала, когда шли сюда?

Я не мог припомнить, что она имела в виду.

— Я сказала, что хочу побыть с тобой, чтобы никого, только ты и я. Вот как сейчас.

Эти слова звучали особенно значительно сейчас, когда не в четырех стенах, а в огромном мире мы оказались одни, так близко друг от друга, и распростертое над нами небо, погруженная в дымку долина только подчеркивали отрешенность уединения.

— Хочешь присесть? — спросил я, сгребая листву и простилая на нее плащ.

Мы сели, тесно прижавшись. Полу своего пальто Люся набросила мне на плечо, и рука, придерживающая пальто за край, полуобхватила мою шею.

Ощутив ее живое тепло, я вздрогнул и, пытаясь не выдать волнения, заговорил о постороннем.

— Между прочим, ты знаешь, в этой долине собираются делать озеро. Справа течет речушка, — я указал в темноту, — ее запрудят, долина наполнится водой.

— Значит, мы сейчас на берегу, — восхищенно подхватила Люся.

— Берег все же будет пониже, вероятно, но все равно, представляешь, красотища. По берегам сады, а в долине озеро.

Краешек пальто выскользнул из Люсиных рук, и оно сползло с моего плеча. Люся повернулась, чтобы подхватить его и снова набросить мне на плечи. Лицо ее оказалось против моего. Глаза, все более приближаясь, сошлись воедино, словно воображаемое нами озеро мгновенно заполнилось водой и стояло передо мной во всей своей бездонной глубине и трепете. Маленькая девичья грудь упрямо ткнулась в меня. Сдерживая внезапно возникшую дрожь во всем теле и чувствуя ответную дрожь, я закрыл глаза.