Роман Левин - За неимением гербовой печати

— Все сбились с ног, Петра Ивановича разыскивают. Когда нас нет — никто не замечает, а когда нет Петра Ивановича, — жизнь, видите ли, останавливается.

Последнее она сказала не без зависти.

— Батюшки, и верно, запамятовал. Я ведь для ребят один пиротехнический эффект приготовил.

Покидая класс вслед за Петром Ивановичем, Евдокия Саввишна не преминула заметить:

— А вам что же, не интересно, так и будете любезничать?

После того, о чем мы до этого говорили с Люсей и Петром Ивановичем, мелкие колкости ее показались такими жалкими и ничтожными, что не хотелось на них обращать внимания. Если бы нечто подобное не услышали немного погодя.

Мы кружились в вальсе. Зал был тесным, танцующих много, и пары то и дело натыкались друг на друга. Мимо проплыли Валентин с Катюшей и Шурочка с Филипповым из десятого «Б» — фотолюбителем и шутником. Я услышал, как Шурочка говорит Филиппову, указывая на нас:

— А эти-то влюбленные, погляди. Что она вцепилась в него, что он, как завороженные.

Филиппов, открыв большой рот с редкими зубами, ответил что-то партнерше и оба залились вызывающим, как мне показалось, смехом.

Я был бы рад, если бы Люся этого не слышала. Но по тому, как потух ее взгляд и напряглось тело, я понял, что она слыхала и теперь так же, как и я, старается не подать виду. Дотанцевали до конца и когда радиола умолкла, облегченно вздохнули и отошли к стене, где стояли Валька с Катюшей.

— Чего невеселые? — беззаботно поинтересовалась Катюша.

— Домой уже пора, — отмахнулась Люся.

— Напускаешь на себя, подружка, — обнимая Люсю за плечи, проговорила Катюша. — Я ведь тебя знаю. Да, между прочим, насчет моего дня рождения помнишь? Вообще-то мы никого специально не приглашаем. Но ты, нет вы, — поправилась Катя, — совсем отбились.

Комната, в которой мы так часто собирались и проводили время, почти совсем не изменилась. Разве что на стене появились две новых, увеличенных до портрета фотографии. На одной Катюша с мамой, на другой незнакомое лицо, окаменевшее перед объективом. Я не был здесь с весны, а с Люсей вместе и вовсе ни разу.

Когда мы пришли, стол уже накрыли, скромно и просто, как водилось в ту пору: винегрет, селедка, ломтики розового сала в разномастной посуде.

После школьного вечера меня покоробило присутствие Шурочки среди гостей. Казалось, и сейчас она глядит на нас каким-то недобрым взглядом.

Катина мама поднесла к столу большую кастрюлю с вареным картофелем.

— Прямо с печки, — приговаривала она, обходя гостей, кладя в тарелки аппетитно пахнущие, парные картофелины.

Приблизившись к Люсе, слегка наклонилась и по обыкновению ласково, как бы невзначай, поинтересовалась:

— Люсенька, деточка, говорят, скоро и у тебя торжество. Надеюсь, нас не забудешь, пригласишь?

— Какое торжество? — не поняла Люся. — День рождения у меня весной. Приходите, конечно.

— Про свадьбу я, — простодушно продолжала Катина мама. — Говорят, замуж выходишь.

— Какая свадьба? — опешила Люся. — Откуда вы взяли?

— Мама, перестань, — увидав, как побледнела и насупилась Люся, вмешалась Катюша.

По растянувшимся в ухмылке Шурочкиным губам я понял, что все исходит от нее или еще от кого-то.

Подали именинный пирог. Валька настоял, чтобы пирог разрезала именинница.

Катюша развеселилась, как ребенок.

— Только чур всем поровну, — сострил кто-то, когда Катюша приступила к делу.

Валька помогал ей, придерживая блюдо.

— А ты не подлизывайся, все равно ничего не выйдет, — сказала Катюша.

— Черная неблагодарность, — драматично изрек Валька. — Вот они женщины!

Все расхохотались. Только Люся, уйдя в себя, скорбно закусив губы, оставалась серьезной.

Когда ребята вышли на улицу покурить, Люся отвела Катюшу в сторону.

— Скажи, кому понадобилось сплетни распускать про нас? Мы ведь никому ничего худого не сделали. Какое кому дело до нашей дружбы?

— Да не обращай внимания на это, — попыталась урезонить Катюша. — Стоит ли все так серьезно воспринимать.

«Не обращай внимания» — не лучшее, что мы советуем друг другу, а для Люси это и вовсе неподходящая рекомендация.

Катина мама начала убирать посуду со стола, и девочки пошли ей помогать. Остались только Катя с Люсей.

— Вот ты, Люська, все драматизируешь. И влюбляешься, как в романах. Мы ведь тоже дружим, и никто не обращает внимания, встречаемся — никто не замечает. А у тебя все на виду.

— Что на виду, что? — в отчаянии допытывалась Люся. — Неужели и ты, как все?!

— Обижаешься зачем-то, — вздохнула Катюша. — Я ведь как лучше хочу.

Бесхитростная и цельная в своем чувстве, Люся не понимала, почему люди должны выглядеть совсем не такими, какие есть на самом деле. Почему они должны скрывать свои мысли и чувства, почему должны стесняться самих себя. Она была нетерпима не только к тем, кто соглядатайствовал и посягал на право ее выбора, но в такой же мере ожесточалась против тех, кто пытался примирить с ханжами, оправдать неискренность.

Видя гневное лицо подруги и зная ее, Катюша поняла, что сейчас может произойти. Она примирительно притянула Люсю к себе.

— Ну ты и заводишься. Не сердись, прошу тебя, я ведь как лучше хочу.

— Если бы ты знала, что у меня дома?! — успокаиваясь, призналась Люся. — До мамы доходят всякие сплетни. Настаивает, чтобы мы не встречались. Только это все напрасно. Я из дома уйду, а с ним не расстанусь.

— Да ты что, Люська! — всполошилась Катюша.

Но чувствовалось: она восхищается решимостью подруги и, может быть, даже завидует ей.

А Люся, кажется, пожалела о своей откровенности, усомнившись, что кто-нибудь может понять ее.

С улицы вернулись ребята, от них пахло табаком и первым только что выпавшим снегом.

Как всегда, завели патефон. Старые, надоевшие пластинки сегодня особенно раздражали. Хотелось уйти, побыть с Люсей вдвоем. Может, поэтому здесь, у Катюши, впервые мне не показалось так хорошо, как обычно. А может, просто для меня начиналась другая жизнь, в которой многое видится по-другому.

После именин у Катюши мы не виделись с Люсей два или три дня. Такого со времени нашего знакомства не случалось. Она звонила, сказала, что простудилась. Хотела пригласить к себе, но не могла. Я понимал, что это от нее не зависит. Тосковал. Люся уловила мое состояние, сказала какие-то нежные слова, как могла говорить только она. Искренне и просто.

Изо дня в день Люся приучала меня к тому, что нуждается в наших встречах, не может без них. И это не только привязало к ней, но в какой-то мере избаловало. Появилась самоуверенность, которая при малейшем изменении ее отношения могла обернуться для меня обидой и несчастьем.

Поглощенный своими делами, я не замечал происходящего у нас в доме. Я привык к тому, что отец с утра до ночи на работе. Был убежден, что это единственное в его жизни. У нас было не много общих интересов. Почти никаких точек соприкосновения.