Роман Левин - За неимением гербовой печати

Люся все не шла. Славик набросил старый отцовский френчик, намереваясь узнать, в чем дело. И в это время на старой скрипучей лестнице послышались шаги.

— Пожалуйста, не говори при Люсе о том, что я тебе рассказал, — успел предупредить Славик.

Она вошла в комнату стремительно и уверенно, как входит свой человек, и улыбнулась виновато.

— Ой, мальчики, не могла вырваться: пришла Вовкина учительница. А мамы до сих пор с работы нет, и я должна была ее выслушивать.

— Что-то натворил братец? — спросил Славик.

— Само собой. Говорит, не занимаемся воспитанием. На родительском собрании не были. Пришлось объяснить: мама на работе, отца в госпиталь положили, а я простудилась, некому было. Она свое: мальчик запустил арифметику… Тут явилась мама, сказала, что я бы могла больше внимания уделять брату.

Люся хотела еще что-то сказать, но махнула рукой и прикусила губу.

Я знал, она не очень любит жаловаться, и это просто вырвалось у нее.

После небольшой паузы Люся подошла ко мне и, глядя прямо в глаза, не стесняясь Славика, сказала:

— Сколько мы с тобой не виделись! Ужасно. А ты похудел.

Славик сделал вид, как будто занимается своими картинами в углу.

Я молчал, сжавшись в напряженном волнении то ли от того, что Люся, наконец, рядом, то ли от еще не прошедшего страха, что она могла не прийти.

— Ну, чего молчишь? — вероятно, почувствовав мое состояние, мягко спросила девушка.

— Да так, — с облегчением вздохнув, стараясь освободиться от скованности, сказал я.

— Знаете что, ребята, давайте кутнем, — с неожиданной для себя лихостью предложила Люся. — У тебя там, Славик, из летних запасов что-нибудь осталось?

— Кажется, сливянка, сейчас гляну, — откликнулся Славик.

Покопавшись за дверью в кладовке, поставил на стол стеклянный графин, наполовину заполненный мутноватой жидкостью.

Люся с подчеркнутым оживлением и не совсем естественной веселостью развернула сверток, бывший у нее в руке.

— А я тут прихватила кое-что, угощайтесь, мальчики. Сама пекла.

В свертке оказались пирожки, вкусно пахнущие свежеиспеченной подрумяненной сдобой.

— Так вот чем вы здесь занимаетесь по-соседски, — подначил я.

— А ты думал, — отпарировал Славик.

— И часто это у вас?

— Случается, особенно, когда грустно и поговорить хочется, — спокойно ответила Люся.

— Горе, значит, заливаете, — насмешливо и не без осуждающей иронии проронил я.

А Славик между тем разлил в принесенные граненые стаканчики содержимое графина. Сливовая наливка оказалась довольно приятной на вкус, терпко вяжущей во рту и немного хмельной. Веселящее тепло распространилось по всему телу, вызывая незнакомое чувство уюта и блаженства. Мы непринужденно болтали о чем-то. И даже Люся, почти всегда озабоченная и настороженная, оживилась и повеселела.

— До чего, мальчики, мне хорошо с вами. Вот так бы не расставаться никогда, сидела бы и сидела здесь.

Курносый нос у Славика залоснился от блаженства и расположения.

— Вообще хорошо быть с людьми, которые тебе нравятся, которым доверяешь, — сказал он.

— А больше бываем с теми, кто не нравится, — с печалью заметила Люся.

— Что поделаешь, в жизни со всеми приходится иметь дело, — рассудительно сказал я, — и с друзьями, и с недругами, и с никакими.

— Хуже всего с никакими, — сказала Люся.

— Меньше всего друзей, на то они и друзья, — заражаясь ее многозначительностью, продолжил я.

Славик надкусил пирожок, заглянул, чем он начинен, и спросил, обращаясь ко мне, словно я мудрец какой:

— А как знать, друг это или просто знакомый, приятель? Бывает сегодня вроде бы друг, а завтра никто.

— Ну это, как смотреть на дружбу и друзей.

— Вот-вот, — согласилась Люся. — Наверное, люди, с которыми дружишь, меняются.

— Скорей мы сами меняемся, а с нами и наше представление о дружбе. Вот с Валькой в прошлом году дружили, а сейчас почему-то не интересно.

— И у меня так с Катюшей получилось, — призналась Люся. — Хотя она хорошая.

Зато мы нашли друг друга, хотел сказать я, но не сказал, все еще стесняясь Славика.

В комнату заглянула женщина, должно быть, мать Славика. Увидав Люсю, приветливо улыбнулась ей, как привычному гостю.

— Здравствуйте, тетя Клава, посидите с нами. Я тут пирожки принесла, отведайте.

— Спасибо, Люсенька, ты у нас хозяйка, все умеешь. Вот бы мне такую невесточку.

— Мама в своем репертуаре, — с чувством некоторой неловкости объяснил Славик.

— Чем это ребят угощаешь? — глянув на графин с наливкой, поинтересовалась женщина. — Не скисла?

— Да нет, вроде ничего, — сказал Славик.

— Сладенькая, — подтвердила Люся.

— Сладенькая-то сладенькая, смотрите не захмелейте.

— Да мы только так, побаловаться, тетя Клава, — успокоила Люся.

— Смотрите мне. Да, между прочим, — неожиданно переключилась она, — Славик-то тебя до чего хорошо нарисовал…

— Мама, ну перестань, честное слово, — взмолился Славик.

Однако Славик рисовал Люсю, а мне почему-то не сказал. И Люся не говорила. Ну, положим, она не успела. А он показывал работы, а этой не показал. Мысли поползли тревожные, цепляясь одна за другую. И что-то, вероятно, отразилось на моем лице. Хотя ужасно не хотелось сознавать себя и тем более выглядеть этаким ревнивцем. Чего не хватало! Просто смешно.

— Мама, ты же знаешь, что я не показываю неоконченные работы, — как бы оправдываясь, сказал Славик.

Люся глянула в мою сторону, в глазах ее было полнейшее недоумение.

— Ты меня рисовал? Когда? По памяти, что ли?

— Было несколько набросков. Однажды ты сидела во дворе, читала, потом еще как-то. Ну в общем все очень сыро, — скомкал объяснение Славик.

— Обязательно покажешь, когда закончишь, — как ни в чем не бывало сказал я.

Не знаю, как это у меня получилось, но кажется получилось уместно. Я это понял по Люсиной улыбке и по вновь обретенной блаженной курносости Славика.

Перед тем как уйти, мы договорились сходить втроем на каток, если не растает. Морозы случались у нас редко и держались два-три дня, не более.

Славик не стал нас провожать. Мы спустились с Люсей по скрипучей лестнице и через двор, где минувшим летом познакомились, прошли к калитке.

Выпал снег, тонко и воздушно припорошил землю, прошлогоднюю клумбу, скамейку и все вокруг. За нами отчетливо и влажно отпечаталась цепочка свежих следов.

В низких, почти у самой земли, окнах Люсиной квартиры было светло, и Люся заглянула туда. Потом решительно, резко оторвалась, как бы отключилась от того, что было там, что властно удерживало ее, приблизилась ко мне и трепетно приникла, уткнувшись лицом в отворот пальто ближе к шее. Я чувствовал ее дыхание и слушал приглушенные слова.

— Я так хотела тебя видеть. Ведь только три дня прошло, а кажется вечность. Что это будет?