Вольдемар Бааль - Колдун

— Нельзя?

— Нет, — жестоко сказала женщина и вдруг резко повысила голос: — Не разжалобишь! Ты что же — уговаривать меня пришел?! Ты по мою душу ходишь?!

— Прости, прости, не надо... — И ему вспомнилось, как когда-то она сказала: «Ты что же — не знал, что они по душу его пришли?!» Он вздохнул: — Эх, Скайдритэ! Знаю, знаю все, но ведь вот тут... тут, понимаешь ли, надежда не пропадает. Ведь без надежды нельзя, вот какое дело...

Здесь на пригорке, у полуистлевшей стены было холодно. Невозможно было укрыться от ветра, оставалось только плотнее прижаться к стене и не двигаться. Ветер врывался в окно, качал шторку, шелестел страницами книги. Белесая прядь волос ее шевелилась и вздрагивала. А когда-то она была черной, и подруги называли ее цыганкой...

— Дети у племянниц, наверно, уже большие?

— Да.

— И у младшей уже есть?

— Недавно родила.

— Я слышал, что они тебя все уговаривают в город переехать. Это правда?

— Уговаривают. — Ну и что же ты решила?

— Оставь.

Сказав это, она задумалась, и взгляд ее смягчился и уплыл куда-то в самые дальние дали. И они надолго замолкли.

Перед прощанием он спросил, не надо ли ей помочь в чем, не купить ли, не сделать ли чего по хозяйству, и она, как всегда, ответила — «нет».

— Ты вот что, ты не ходил бы, Антон, — добавила она. — В твои годы это не легко, да и... ни к чему. Сам знаешь...

— Ну, а как же мне все-таки?

И она, отвернувшись, сказала:

— Не знаю...

Последние слова он проговорил только для того, чтобы оттянуть время, чтобы уйти не сразу:

— Ну, до свиданья, Скайдритэ. Пойду... Конечно, я понимаю... А если, может, нужно что будет, так ты передай с почтальоном. — (Он знал, что ничего она ни с кем и никогда не передаст.) — Вот... Ну — пойду. До свидания...

— Иди...

И светящееся окно стало отдаляться.

Внизу его встретил лесной шум и сырой ветер, и он двинулся им навстречу, в обратный путь. Он пошел тем же привычным шагом, но уже без страха на душе, уже опустошенный, потому что теперь — он знал — никто больше не встретится. Теперь можно было спокойно и не торопясь высчитать, когда идти опять.

1968, 1973

— Смотрите! Смотрите! Скворча!

— Где?

— Да вон по Переулку пошел!

— Ой! И с корзинкой! Опять по Грибы!

— Ах, Скворча! Ну, Скворча! Ведь струсит же!

— Точно струсит! До Лопухов дойдет и — обратно.

— Ну да? Это ж не первый раз!

— Скворча! Скворча!

Так кричала Вражья Ватага, свистя и улюлюкая и показывая пальцами. А Предводитель, самый длинный и тощий из них, с коростой на губе, петушиным голосом пропел:

— Скво-о-рча! Скворченька-а!

И все дружно захохотали.

И Скворча побежал. Потому что, если бежать, то делаешься все дальше от Вражьей Ватаги, а кроме того, топочут по пыльной Тропке ноги, и Ветер свистит в ушах, и не слышно их разбойных Криков. И не только не слышно Криков, но не слышно и как, словно кудахтая, поддакивает им Изгородь и льстиво скрипит Куст Бузины: «Скворррча... Скворч-скворч-скворч...».

— Злые... Дрянные... Окаянные...

Изгородь закончилась — дальше она разбегается от Тропки в разные стороны. Скворча остановился; прямо перед ним, перекрывая Тропку, расположился Лопух. Он покачивал своими Листьями, словно с укоризной и жалея в то же время. Что ж, он — Друг.

— Бежал?

— Бежал...

— Вот, значит, как...

— Да я их не боюсь. Просто противно, когда они кричат и дразнятся.

— Ну садись, отдохни.

Скворча сел, поставил рядышком корзинку, пригладил волосы и задумался.

— И чего они кричат, — сказал он после долгого молчания, — что я им сделал? Ну что, спрашивается?

— На то они и Вражья Ватага, — ответил Лопух.

— А Изгородь-то чего кричит?

— Ну, эта старая Пустомеля только и ждет как бы к ним подмаслиться: думает, тогда лазить через нее не будут и не повалят. Зря думает — все равно скоро сгинет.

— А Бузина?

— А Бузина подмасливается, чтоб всю на Дудочки не обломали.

Скворча опять помолчал некоторое время, затем сообщил:

— А я по Грибы собрался. У меня Мамка из Города приезжает сегодня, вот я ей и принесу Грибов. Бабушка говорит, ночью хороший Дождик прошел.

— О-хо-хо! — вздохнул Лопух, прямо как дед Миша, бабушкин Брат. — Вот уж не дают тебе покою эти Грибы. И куда же ты думаешь направиться?

— Еще не знаю... Где много-много Грибов.

— Ох, Скворча! Много-много Грибов на Колдуновом Склоне. Но по дороге туда четыре Препятствия. И кто их пройдет, тот не только Грибов наберет, но и Тайну узнает. Понимаешь, какая штука: на Колдуновом Склоне Тайна схоронена. Кто ее узнает, тот счастливым будет. Только самый Отважный Человек доберется до Колдунова Склона и узнает Тайну.

— А как это — Отважный Человек?

— А это такой, который ничего не боится. Смелый, Бесстрашный, Сильный. Всё ему нипочем.

— А какая Тайна?

— Ну, на то она и Тайна, что никто не знает, какая она. Важная.

Страшно было Скворче — Склон-то все же Колдунов! Ведь не даром надо быть самым Отважным. И он уже подумал было, что сперва подрастет немного и потом пойдет узнавать Тайну. Но тут случайно оглянулся, и сердце его сильно-сильно застучало: в том конце Переулка стояла Вражья Ватага и, крича, показывала на него пальцами. И это решило все.

— Пойду! — сказал Скворча и встал.

— О-хо-хо, — опять вздохнул Лопух. — Ну уж ладно. Только смотри, с Тропки не сворачивай, а свернешь — Дорогу примечай: двадцать шагов пройдешь — Палочку воткни. Умеешь считать до двадцати?

— До тысячи умею!

— Ну молодец. А как зааукает кто — знай: это Лесовой. Он, змей, ласково так аукает, так тебя и потянет на этот Голос. Но ты не ходи и не откликайся. Да что идешь Тайну узнавать, никому до поры не говори: само все образуется. Понял? А Палочек, как в Лес войдешь, так сейчас же и набери в корзину. — И Лопух раздвинул Листья, и Скворча, еще раз оглянувшись, шагнул вперед.

Сразу за Лопухом лежала Поляна, вся в Ромашках и Кузнечиках. Ромашки кивали головами, улыбались и шептали «иди, иди не бойся», а Кузнечики веером отскакивали, громко треща:

— Тррропу осссвободить? Скворррча идет!

И совсем пропал Страх от Лопухова рассказа.

За Поляной стоял Лес. Из него вкусно пахло Смолой. Но вход в него перекрывал огромный Камень — первое, как догадался Скворча, Препятствие.

— Куда?! — закричал Камень, как кричал обычно Киномеханик дядя Федя. — Нельзя маленьким в Лес. Заплутать хочешь?

— Я не маленький, — гордо ответил Скворча. — Моя Мамка сегодня из Города приезжает. — И хотел обойти Камень.

— И не думай, не обойдешь. Справа — Шиповник: обдерешься да рубаху порвешь, а слева — Ключ: утопнешь. Да ты, поди, и права-лева-то еще не знаешь.

— Знаю, не беспокойся, — недовольно отозвался Скворча и все же стал обходить Камень. Но Шиповник был таким большим, что ему конца не видно было, а в Ключе была холоднющая Вода и черная пузыристая Топь, так что не могло быть и речи, чтобы обойти. И тогда Скворча разбежался, вскарабкался на Камень и скатился на ту сторону. Он расшиб колени и помял корзинку, но сразу встал как ни в чем не бывало и сказал Камню: