Анатолий Соболев - Якорей не бросать

Выслушал я это как приговор. Что делать? Говорю своему товарищу: «Давай мотоцикл, помчусь за партбилетом». Он помялся, помялся, махнул рукой: «Была не была. Жми!» Выпустил меня с «губы», дал мотоцикл, и помчался я на ночь глядючи в район, к секретарю, а это сорок километров. На западе пушки ухают, трескотня пулеметная, бой ведут мои товарищи, а я на восток на мотоцикле жму. Если патруль остановит — дезертир. Ничем доказать не смогу, кто я такой, ничего в кармане нету, даже справки из части никакой не взял, да и кто ее мне выдаст! Все на передовой, а я с «губы», тепленький, отпущенный за партбилетом. Кто в это поверит!

Я не спускаю глаз с Егорыча, гляжу на его лысину, на крупные морщины, на крепкий еще и упрямый рот и рисую себе картину, как мчится он на мотоцикле сквозь теплую тревожную июньскую ночь.

— Жму без фар. А по дорогам уже шпионов ловят. Только подумал так — патруль. «Стой!» Ну, думаю, все, теперь уж я погорел окончательно. Что делать? А они опять: «Стой!» И дорогу преграждают, машина стоит. Ну, тут я лихость проявил. Дал полный газ и — на них, как в атаку. Они в сторону шарахнулись, я проскочил. Ногу ободрал о грузовик, чуть с мотоцикла не слетел, еле удержался. А сзади выстрелы. Пригнулся я и жму на газ. А пули возле уха поют, нежно так напевают. Думаю, только бы не в колесо. О себе не думаю, мне терять нечего. В рубашке родился — ни одна не зацепила. Первое крещение получил. Никогда не думал, что впервые меня обстреляют не немцы, а свои.

Примчался в район. А там уже эвакуация идет. И где секретарь, никто не знает. Он по району мотается: скот угнать надо, людей вывезти, имущество государственное— хлопот по горло и даже выше. Куда ни приеду, говорят: только что был. Гонялся, гонялся за ним, наконец поймал — в райком он вернулся. А уже светает, уже война сутки идет, а я еще никто — ни партийный, ни офицер. Предстал я перед секретарем, мужик он видный, на запорожского казака похож. Так и так, говорю, мой билет у вас. А он мне отвечает: билет действительно сдали вчера, но откуда он знает, что это именно мой билет, и почему я, коммунист, в такой ответственный для страны и партии момент билет потерял? Что ему сказать на это! Говорю, как хотите, судите, но это именно я, по фотокарточке на билете можно установить, и что я прямо с «губы» примчался, и что если к рассвету не вернусь в часть, буду считаться дезертиром и меня расстреляют, и что товарища своего подведу, который меня отпустил на свой страх и риск из-под ареста, и что мои друзья уже сражаются с фашистами, а я вот тут время теряю.

Секретарь, измученный, с черными кругами под глазами, смотрит на меня и молчит. А я вижу — спит он. Стоит, глаза открыты, а сам спит, как заморенная лошадь, стоя. Я его за рукав тронул, говорю: как быть? Он спрашивает: «Что — как?» — «Да билет, — говорю, — партийный отдайте». Очнулся он совсем и говорит: «Вот черт, я думал, приснилось мне все это — и война, и ты. Лучше бы уж не будил, во сне не так тяжело, как наяву». А я ему свое: «Билет отдайте, а то меня расстреляют». Выдал он мне его, поверил, и даже ни пуха ни пера пожелал на дорожку. «Пить, — спрашивает, — будешь теперь?»— «Ни во век», — говорю. С той поры ни глотка.

— Неужто ни разу? — сомневается Носач. — Ни капли.

— Силен! —восхищенно восклицает капитан.

— Если бы ты такое пережил, Арсентий Иванович, тоже бы силы набрался, — усмехается Егорыч. — Поклялся я тогда, что, если жив останусь, ни грамма в рот. Если, конечно, не расстреляют, когда вернусь.

Звонок взрывает тишину кают-компании. Носач встает и быстро подходит к телефону.

— Да. Иду, — говорит он в трубку и выходит.

— Запомнил я ту ночку, — задумчиво продолжает Егорыч. — А ночь, вам скажу, была сказочная. Луна, хоть иголки подбирай, соловьи заливаются, цветы пахнут, благоуханье кругом. Уж на что я не в себе был, а и то запомнил — ночь прекрасная.

— Ну и чем все это кончилось?—не выдерживаю я.

— А поехал я обратно. Уже светает, а мне сорок километров взять надо. К пяти часам вернуться — кровь из носу, чтобы товарища не подвести. Опять жму на газ. Лечу, а впереди, слышу, ухают орудия. На дороге опять патруль, и вижу, что это тот самый, по высокому офицеру узнал и по машине. «Стой!» — кричат. Остановился. «Документы!» Я им удостоверение офицерское. Офицер смотрит на меня и спрашивает: «Ночью вы проезжали здесь?» — «Я», — говорю. «Почему не остановились?» — заорал. А солдаты уже окружают меня. «Вы арестованы!»— объявляет он мне. «За что?» — говорю. «За неподчинение патрулю». — «Я же подчинился, — говорю, — вот перед вами стою. А то что ночью не остановился, была серьезная причина. Пакет, — говорю, — секретный вез. И мне показалось, что немцы меня останавливают, не разобрал сгоряча. А пакет срочный. Я же офицер связи, в удостоверении это написано, читайте! — насел я на него. — И сейчас вы ответите за то, что задерживаете офицера связи. Я же назад еду, а не на восток, чтобы в чем-то меня подозревать».

Вижу, офицер задумался. А я на него жму, кую железо, пока горячо. «За задержку вы будете отвечать по всей строгости военного времени. В пять ноль-ноль я должен быть в штабе». Вернул он мне документы и отпустил с миром, предупредил, чтоб и впрямь я в лапы к немцам не угодил, потому как сбросили они десант и пересекают дороги. Еще и бензином я у патруля разжился. Прибыл в полк ровно в пять ноль-ноль, без всяких происшествий. Но дружка моего уже с дежурства сняли и посадили вместо меня под арест. А вместо него дежурит... дурак у нас один был, шибко бдительный. Увидел меня, орет: «Арестовать его! Попался!» — «Вернулся, — говорю, — не «попался». — «Куда, зачем ездил, какие сведения передал врагу?» — «За партбилетом, — говорю, — ездил». Выкладываю партбилет и удостоверение и говорю, что секретарь райкома вернул мне их и что по дорогам немецкие парашютисты орудуют. Гляжу, сбледнел. Он, оказывается, собрался в управление двинуть, а тут я со своим известием. И что со мной делать, не знает. На мое счастье, командир полка явился, чтобы эвакуировать лагерь, технику забрать. Он и разрешил вопрос. «Мне офицер связи нужен, — говорит, — а не арестованный на «губе»...»

Входит капитан, улыбается:

— Привет вам и поздравление от начальника промысла. Желает здоровья, счастья и благополучного продолжения рейса. — Обвел всех глазами. — Ну как там дальше? — спрашивает у Егорыча.

— Да уж рассказал, — отвечает Егорыч. — Все в порядке: билет вернули, с «губы» освободили. Потом воевал.

— Так и не пьешь с той поры?

— Так и не пью, — улыбается Егорыч.

— А где Победу встретил? — спрашивает капитан Егорыча.

— В госпитале.

— А с женой встретились? — подает голос Римма Васильевна.

— Встретился, — усмехается Егорыч. — Уже в конце сорок пятого. Приехал домой, жена увидала меня и в обморок упала.