Анатолий Соболев - Якорей не бросать

«...По данным Консультативного центра по танкерам в 1974 году зарегистрировано 1168 аварий» (Степанов В. «Природа Мирового океана»).

И это только в одном году! Разделите 1168 аварий на 365 дней. И так каждый год, каждый день. Конечно, иногда меньше, иногда больше.

Но это незапланированные аварии, просто несчастные случаи. А оказывается, есть и запланированное загрязнение океана!

«...Подсчитано, что при очистке танкеров теряется около одного процента нефти от общего тоннажа перевоза. Так, если общий ежегодный объем перевозок морским транспортом составит миллиард тонн, то при очистке танкеров будет потеряно десять миллионов тонн нефти и нефтепродуктов. Вместе с тем двенадцати миллионов тонн слитой в море нефти достаточно, чтобы покрыть пленкой площадь, равную Атлантическому и Северному Ледовитому океанам, вместе взятым» («Морской горный промысел»).

И обещают это ученые к концу двадцатого века. Можно быть уверенным, что так оно и будет. Тут уж человек не отступится. Он выкачает нефть из недр земли, а потом выльет в океан. Не специально, конечно, просто потеряет один процент при перевозке морем. И это только при перевозке! А есть еще и речной сток, есть морские скважины, и у каждой утечка нефти, и немалая.

Степень растянутого на годы риска увеличивается с каждым днем. Загрязнение океана может вызвать необратимый процесс и привести к гибели морской флоры и фауны. Нефть уничтожит все — от кита до инфузории, от макробольшого до микромалого. Вместо океана образуется зловонная мертвая лужа, занимающая две трети поверхности планеты. И все! Жизнь на планете прекратится! Потому как без жизни в океане жизнь на суше невозможна.

Но, может, человек опомнится! Не допустит этого! Или положится на авось? Хотя и русское слово «авось», но похоже, что им пользуется все человечество.

«...Голос разума тверд, но среди криков, отстаивающих сиюминутные экономические выгоды, он звучит тихо, и его трудно услышать...» (Куллини Дж. «Леса моря»).

Много эпидемий чумы было на земле, великие жертвы понес человек, но все же справился, уничтожил смертельную болезнь.

Теперь, в двадцатом веке, появилась новая чума— нефтяная. Справится ли человек с ней? Сил-то у него хватит, а вот — разума?

...Мы все еще идем проклятым местом. Уже кончилась моя вахта. Сменивший меня на руле Андрей Ивонтьеи ошарашенно присвистнул:

— А я думаю, что так мазутом пахнет! Сплю и вижу: на своем «Запорожце» еду, и протекает у меня мотор. Вонища бензином! Проснулся — мазутом пахнет. Думаю, ну эти мотористы совсем обнаглели, всю посудину провоняли. А в иллюминатор глянуть — невдомек.

Он опять окинул глазом нефтяное поле, покачал головой :

— Вот это пейзажик! Сюрреализм! Ночью приснится — заикой станешь.

А я подумал, что до таких ужасов даже Босх не додумался. Впрочем, в его время о нефти и не догадывались. Никто тогда, в век парусов и лошадей, не мог и предположить, что настанет время, когда вонючая густая жидкость будет продаваться на золото и из-за нее будут войны.

Я не ухожу из рубки, хочу дождаться, когда все же кончится этот апокалипсический пейзаж.

— А что это вон там? — тихо спрашивает меня Андрей Ивонтьев.

— Где? — не понял я, вглядываясь в траурный покров океана.

— Да нет, не там. Вон, на лючине трюма. Птицы какие-то.

Там, куда он показал рукой, смирненько сидела парочка маленьких черных пичужек.

— Скворцы, что ли? — вслух размышляет Андрей. — Или дрозды? Черные.

— В нефти перемазались, — подал голос штурман Гена. Он тоже в рубке, хотя наша с ним вахта кончилась.

— Арсентий Иванович, разрешите, я сбегаю посмотрю? — обратился Андрей к капитану.

Носач, все время не отрывающий глаз от бинокля, кивнул.

— Постойте за меня, — шепнул мне Андрей и уступил место у штурвала.

Из рубки хорошо было видно, как он осторожно подходил к лючине, на которой рядком сидели пичужки. Андрей постоял над ними и спокойно взял их в руки.

— Нет, они чистые, — обрадованно сообщил он, когда поднялся в рубку. — Только какие-то обалделые.

Он раскрыл ладони и показал нам птичек. Они были не больше скворца, совершенно черные, но действительно на них не было ни пятнышка нефти. Уцепившись коготками в ладони Андрея, они вроде бы дремали, безучастные ко всему, затянув глаза серой пленкой.

— Больные или устали до смерти, — предположил штурман Гена.

— Нефтяных паров надышались, — ответил Фомич. Он тоже не ушел вниз.

Фомич, пожалуй, был прав.

Пичужек пошатывало на раскрытых ладонях Андрея, они открывали на миг черные дробинки глаз, покорно-тоскливо, с бесконечной усталостью взглядывали на нас, и снова серая пленка медленно затягивала зрачок.

— Что это за птица? — Андрей обвел всех глазами. — Я первый раз вижу.

Никто не знал.

— Откуда они тут, посреди океана? — допытывался Андрей.

— С Африки, наверное, — опять предположил штурман Гена.

— Ничего себе! — недоверчиво воскликнул Андрей. — Тут до берега тыща миль!

— Ветром занесло, — стоял на своем штурман.

— Шторма не было, — покачал головой Фомич. — Не передавали.

— Неужто сами долетели? — удивлялся Андрей. — Такие маленькие! Куда они собрались? В Америку?

— В Америку не в Америку, а на Канары точно. Туристический сезон в самом разгаре, — сказал Гена.

— Ну влипли туристы в историю! — покачал головой Андрей. —Если бы не «Катунь», куда бы они сели? В нефть.

— Вон их сколько сидит! — ткнул в окно пальцем Мишель де Бре, показывая на птичьи тушки, что медленно проплывали мимо нас, вперемежку с погибшей рыбой.

— Сдохнут, нет? — спросил Мишель де Бре и погладил птичек на ладони у Андрея.

Ивонтьев пожал плечами.

— Пока живы.

— Дай-ка я их боцману отнесу, — предложил Мишель де Бре. —Он орнитолог. У него там говорящий попугай есть. Компанию ему составят. Поговорят.

— Неси, — согласился Андрей. — Он их покормит, он знает как. Помереть не даст.

Я удивился, впервые услышав, что у боцмана в каюте живет попугай. У нашего хозяина палубы, оказывается, ость говорящий друг. И, видимо, все знали об этом, только я — нет.

Мне не раз приходилось по ночам будить боцмана на вахту. На промысле, когда пошла большая рыба, Носач снял всех матросов со штурвала, поставив вместо них нас троих: боцмана, начпрода и меня. Но я никогда не видел и не слышал попугая в каюте боцмана. Что боцман — парень начитанный и знает языки, это я знал, своими глазами видел у него на столе Фолкнера на английском языке. А вот что он орнитолог, не догадывался.

Мишель де Бре понес летучих странников боцману.

За все это время капитан не сказал ни слова, хотя обычно посторонние разговоры на руле пресекал.

...Через два часа мы вышли на чистую воду, и она показалась нам чудом из чудес. Простая чистая вода, на которую мы никогда не обращаем внимания, как прекрасна, оказывается, она!