Геннадий Юшков - Живая душа

Но в поблекших этих глазах нет-нет да и промелькнет девическая задорность, помолодеет лицо, когда Настя засмеется. А походка у нее до сих пор легкая, бойкая — не у всякой молодой такую встретишь.

Бывает, перевалит женщине за пятьдесят, и махнет она рукой на себя. Не приберется, не приоденется. Настя иначе поступает. Конечно, не станет наряжаться, если бежит на скотный двор; зимою наденет полушубок, валенки с галошами да шапку-ушанку. Но если не на работу идти, а на люди — непременно принарядится Настя, Выйдет в дорогом пальто из серого драпа, в мягкой пуховой шали. А если бы взяла портфель в руки — учительница, да и только…

Куда бы ни спешила Настя, всегда катится впереди нее вислоухая маленькая собачонка. Любит ее Настя, разговаривает с ней, даже купает ее, как младенца, в тазике с теплой водой. В деревнях не принято баловать собак, однако у Насти к ним свое отношение.

Отец Насти был охотником, муж был охотником; всегда при доме держали собак. И Настя привыкла к ним и любила их, как любила всякую домашнюю живность.

Но вот ушел на войну муж Насти — Александр, осталась дома охотничья собака по кличке Катшо. Настя ждала мужа, и собака ждала своего хозяина.

Прислали похоронную с фронта, погиб Александр под городом Ленинградом. Не поверила Настя похоронке. Все надеялась, что вышла ошибка, все продолжала ждать. Катшо, охотничья собака, тоже продолжала ждать и тоже страдала по-человечески.

Соседи предлагали за Катшо немалые деньги. А в военные-то годы жилось трудно, и не только самой Насте надо было выдержать, но и двух детишек, сына и дочку, поставить на ноги. И все же не продала Настя собаку. При себе держала до самого последнего дня, пока не умерла Катшо от старости.

Теперешняя Настина собачонка — беспородная, ее и даром никто не возьмет. И кличка у нее другая — Жулька. Этой Жульке ждать некого, она и ведать не ведает, что был когда-то в доме хозяин.

А Настя смотрит на Жульку и вспоминает Катшо, страдающие человеческие ее глаза. Придет вечером с работы, затопит печь и разговаривает с Жулькой. Долго разговаривает, обо всем.

И верит, что понимает собака каждое слово.

Рядом с Настей живет ее подруга, ее ровесница — Клавдия. Схожие судьбы у той и другой.

Муж Клавдии тоже погиб на фронте, осталась без подмоги с тремя ребятишками. Войну перенесла, как все бабы в деревне — терпела, ждала. Работала и в поле, и на лесозаготовках. А после войны вдруг сникла и раскисла… Опрокинется, бывало, на кривой февральской дороге воз с сеном — Клавдия в слезы. Примется дрова колоть, застрянет топор в сучковатом кряже — опять Клавдия наплачется вдосталь.

Что ж, бабы все разные: одна умеет слезы попридержать, другая — нет. Одна спрячет горе внутри себя, другая — напоказ выставит. Понимала Настя, что у Клавдии характер послабей, помогала подруге, иной раз сердилась, а то и покрикивала: «Нечего носом хлюпать!..»

Да маловато, видать, покрикивала.

Однажды Клавдия пустила в дом постояльца — шабашник он был, что ли. Из другой деревни. Понятное дело, здоровенному-то мужику по ночам не спалось в избе у одинокой женщины…

Только должна же быть у Клавдии голова не плечах! Могла сообразить, что к чему. Остеречься могла. Не первый такой случай, мало ли заезжего люда останавливается в деревне…

Вон и у Насти было один раз: попросился заночевать районный заготовитель. Не отказала Настя, приготовила постель, ребятишек уложила на полатях, сама легла на голбце. Уже засыпать стала, вдруг слышит — половицы скрипят.

— Чего тебе? — спросонок заботливо спросила Настя.

— Да так, ничего… только вот… скучно одному-то… — пробормотал заготовитель и горячими, странно мягкими ладонями провел по ее голым рукам.

— Давай не будем, сынок! — язвительно сказала Настя, окончательно проснувшись. Во тьме заворчала Катшо у порога, и Настя испугалась, что проснутся дети, давно привыкшие к нетронутой ночной тишине и сладко посапывающие на полатях.

— Рано тебе в старухи записываться!.. — шептал заготовитель, не отпуская ее. — Рано!.. Гляди ты какая!

Она привстала, ударила по отвратительно мягким его рукам. И крикнула, уже не сдерживая голоса:

— Марш на место! Тебе где постелено?! А если не спится, на дворе быстро охолонешь!

Заготовитель отпрянул так, что и половица-то больше не скрипнула. А на следующий вечер не явился ночевать, исчез…

Исчез и шабашник из дому Клавдии. Гостевал недолго. Но спустя месяц прибежала Клавдия к подруге в слезах: беда стряслась, что делать? Надобно старуху какую-нибудь-искать, знахарку! Нельзя же допустить, чтоб незаконный ребенок родился!

— Ты что, — закричала Настя, — совсем рехнулась?! И думать не смей!

Вот так прибавился к троим детям Клавдии четвертый ребенок, девочка. Нелегко Клавдии пришлось. Кроме разговоров по деревне, кроме осуждающих взглядов, которые все-таки можно еще перенести, главная забота навалилась — как прожить? С грудным ребенком на работу не выйдешь, продавать в доме нечего; и с тремя-то детишками жила Клавдия впроголодь.

И, пожалуй, не вырастила бы Клавдия младшую дочку, если бы не Настя. А у Насти не хватило духу осуждать и попрекать подругу, да и поздно было попрекать. Помогала Настя, чем только могла. То с девочкой посидит, пока Клавдия управляется по хозяйству, то дровишек подбросит, то сена притащит для коровы, а то позовет все Клавдино семейство помыться в своей бане.

Валя, младшая Клавдина дочка, теперь уже выросла. Работает в Эжвакаре маляром. И когда приезжает к матери, обязательно навещает тетю Настю.

Про отца Валя не спрашивает. И Настя не знает, как отвечала Клавдия дочке, как объясняла, куда подевался отец. Но когда смотрит Настя на взрослую, красивую девушку, одетую по-городскому, — странное, сложное какое-то чувство возникает у нее. И радуется Настя, и гордится, но одновременно и жалеет Валю, и стесняется открыто взглянуть ей в лицо. Будто она виновата перед Валей…

В деревне считают, что Настя из тех женщин, которых никакое горе не сломит. Будто они еще девчонками приготовились все вынести, все вытерпеть. Будто знали наперед уготованную им долю…

Да, Настя из таких женщин. Только никто в деревне не подозревает, чего стоило Насте держаться. Господи, какая окаянная тоска жгла ее, особенно в праздники! Увидит в окно супружескую чету: муженек по дороге вышагивает, а чуть поодаль — женушка; глаза у нее кошачьи, счастливо-бездумные, напевает вполголоса: «…Цыганка гадала, за ручку брала…» Увидит это Настя, рывком захлопнет окошко, а в груди боль, в груди камень раскаленный… Подбежит к стене, посмотрит на фотографию Александра, выцветшую фотографию, переснятую когда-то с маленькой карточки. Застонет, зарыдает… Безмятежен взгляд Александра Будто из туманных далей, сквозь годы глядит на нее молодой Александр и не видит, что теперь с его Настей делается.