Александр Миронов - Только море вокруг

Покуривая на спардеке, рядом с трапом, Егор Матвеевич время от времени с нетерпением посматривал на пристань, в сторону портовых ворот: куда он мог подеваться? Ушел утром, сразу после завтрака, скоро обед, а его все нет. И чем дольше не возвращался Инлин, тем большая тревога охватывала Закимовского.

«Влип в какую-нибудь историю! — думал старый моряк. — И черт меня сунул предложить междусобойчик…»

Междусобойчик — это значит собрать, сбить между приятелями деньги на выпивку, а ведь Золотце и предложил его. Правда, пайщиков немного, не как до войны: сам он да Петр. Но все равно набралось без малого три тысячи рублей, если, по слухам, водка стоит на толкучке семьсот за пол-литра, так выходит, что должен Иглин вернуться на судно с порядочным грузом. А что если не вернется? Если встретил корешков, и — пошли-поехали? Ладно, когда сам доберется на карачках, а может и хуже быть… Город военный, цацкаться не станут. И получится, что по милости Егора Матвеевича Петька угодит за решетку…

Как ни верти — худо. Остается одно: отпроситься у старшего механика, и — на берег, искать, пока не поздно.

Золотце понуро побрел к Симакову. Григорий Никанорович отнесся к его просьбе с подозрением, спросил, шурясь поверх очков:

— Что это тебе приспичило?

— Проветриться хочу, — увильнул Матвеич от прямого ответа, засиделся на судне.

— Проветриться? — усмехнулся старший механик. — А может, промокнуться? Ой, Егор, не финти! Сначала Иглин ушел, теперь ты. Затеваете?

Закимовский покаянно вздохнул:

— Уже затеяли. Я за Петьку боюсь: как бы…

Но закончить он не успел: в порту завыли сирены, оповещая воздушную тревогу.

Егор Матвеевич сорвался с места помчался на свой боевой пост, в машинное отделение. А Симаков поспешил на мостик.

Там уже были и Маркевич, и Арсентьев, и вахтенный матрос, чтобы встать в руль, если судну придется отходить на рейд. В порту и в городе все еще пронзительно и надрывно заливались сирены, и, подчиняясь велению их, люди га берегу спешили в бомбоубежища. Одно из них находилось тут же, напротив парохода, вырубленное в высокой отвесной скале. Маркевич взглянул на вход в него и скупо улыбнулся:

— Глядите, как чешут. Вот это тренировочка!

Григорий Никанорович тоже бросил взгляд в ту сторону:

— Дисциплинированный народ, ничего не скажешь.

Первыми, поджав хвосты, к убежищу со всех сторон мчались собаки, — и откуда их столько набралось в порту! За ними, тряся бороденками, спешили три козы. И почти не отставая от них, наперегонки бежали моряки с соседних иностранных кораблей.

Алексей помрачнел:

— Народец!.. Ни один грузчик не прячется, только они. И ведь военные тоже. Неужели оставляют корабли на божью милость?

— Постой, постой, — Арсентьев подался к обносу. — Никак и наш с ними? Вот негодяй!

По пристани, вместе с поотставшей группой иностранцев, чуть припадая на раненую ногу, мчался Иглин. В расстегнутом бушлате, в сдвинутой на затылок мичманке, с красным от возбуждения лицом, он спешил изо всех сил. Но едва иностранцы свернули к убежищу, как Петр отделился от них и в том же стремительном темпе понесся к судну, взбежал по трапу на палубу и дальше, на полубак, к своему орудию.

— А ну, шевелись, которые жить хотят! — донесся оттуда зычный голос кочегара.

Симаков ничего не сказал, только крякнул от удовлетворения и бросил насмешливый взгляд на помполита. Маркевич понял его и спросил у Даниила:

— Неужели ты думал, что Иглин способен поступить иначе?

Он не стал дожидаться ответа, услышав внизу, на пристани, чей-то зовущий голос:

— Хэллоу, кептайн, хау ду ю ду?

И когда Маркевич взглянул туда — радостное:

— Алекс! Гуд дэй, мистер Алекс. Хау ду ю ду?

— Ричард, дорогой! — Алексей тоже узнал Уиллера и приветливо помахал рукой. — Вы очень спешите в убежище?

— Зачем? — американец расхохотался. — Если Гитлер успел написать на своей бомбе мое имя, она все равно найдет меня. Нельзя ли укрыться от такой бомбы на вашем судне?

И не ожидая приглашения, поднялся на палубу, потом на мостик:

— Здравствуйте, Алекс, здравствуйте все, господа, я очень рад вас видеть! О, и суровый чиф-инженер здесь. Здравствуйте, мистер Симакофф!

Что будешь делать? В городе и на рейде объявлена воздушная тревога, с минуты на минуту могут появиться немецкие бомбардировщики. А капитан вынужден занимать разговорами так некстати явившегося гостя…

— Здравствуйте, Дик, — пожал Маркевич руку, протянутую американцем, — рад вас видеть. Быть может, пройдете ко мне в каюту?

— Разве я мешаю? — без обиды удивился Ричард.

Алексей кивнул:

— К сожалению, да. — И поясняя, шутливо добавил: — Гитлер еще не успел написать на одной из своих бомб название нашего судна, и вы можете спокойно покурить внизу.

— А там найдется еще сто-нибудь, кроме сигарет?

Но Маркевич уже не слушал его: из-за сопок вырвались и умчались на запад три звена истребителей. Еще минута, и в той стороне, на подступах к городу, послышалась торопливая дробь их пулеметов, которой тут же начали вторить зенитки на берегу, а вслед за ними и скорострельные пушки советских кораблей. Только на союзнических миноносцах и крейсере у причалов не слышно было ни звука, точно там вымерло все. «Так и есть, — с горечью подумал Алексей, — сбежали в убежище. Им-то какое дело? Город не их, а наш…»

Он оглянулся через плечо: как относился к этому Дик, что он думает о своих? Но Уиллера на мостике уже не было.

Отбой дали так же внезапно, как и объявили тревогу, и вокруг опять стало тихо. Видно было, как с полубака, чему-то смеясь, спускается Иглин и Арсентьев. Петр что-то рассказывал, тыча рукой на запад, где недавно вспыхнул и сразу погас воздушный бой, а потом сложил пальцы в кукиш и широким взмахом ткнул его в ту сторону:

— Вот вам Мурманск!

Маркевич не сразу отправился в свою каюту, где ожидал Уиллер. Постоял на ботдеке, еще раз оглядывая и судно, и горизонт, словно хотел убедиться, что ни там, ни тут не произошло никаких изменений, и с нахлынувшим удовлетворением подумал: «Кончилась их песенка, даже к городу прорваться не могут. Теперь мы поем. Отходную!..» Стало необыкновенно хорошо на душе, а минуту спустя и еще лучше, когда услышал внизу, на спардеке, голоса Егора Матвеевича и Иглина.

— Ты где пропадал? — торопливо спросил Закимовский, все еще сердясь на друга и радуясь за него.

— А что?

— Ничего! Принес?

— Нету, — Петр шумно вздохнул. — Понимаешь такое дело…

— Деньги утащили? — догадался Золотце.

— Ха! У меня? Маку! — и помолчав: — Я твою долю верну, Егор.

— Дурак! Или я о деньгах беспокоюсь? — И с неумелой ласковостью в голосе: — Тише, уломок, все кости переломишь! За тебя душа изболелась…