Юрий Красавин - Хорошо живу

Мельников стоял у столба, как человек, которого кто-то одурачил.

«Зачем я сюда приперся, идиот?.. Пить надо поменьше, — зло говорил он себе. — Ждали тебя тут! Как же, выходили встречать на дорогу! И стол накрыли, и постель с периной приготовили. Ишь, парень молодой, неженатый, бездетный. А? Шлепай теперь назад в свою гостиницу несолоно хлебавши».

Он уже собрался в обратный путь, но раздумал — так чарующе тихо и мирно было вокруг. Вечер навевал мечтательную грусть и дремотное оцепенение.

Звезды мигали, с поля дул ветерок, пропитанный дыханием прокаленной за день земли. Откуда-то изредка наносило горьковато-полынный запах, но чаще наплывал аромат свежего сена: неподалеку на отгороженном пряслом лугу неясно темнела громада стога.

В ближнем доме послышался смех и оживленный говор, дверь распахнулась, и наискось через дорогу легла широкая и яркая полоса света. Кто-то сбежал по ступенькам крыльца, а дверь мягко хлопнула. В свете, падающем из окон дома, Мельников увидел Машу. Он так растерялся, что выступил из тени с запозданием и девушка едва не прошла мимо, не заметив его. Он шагнул ей наперерез. Она испуганно отшатнулась, но ахнула уже не от испуга; в ее возгласе прозвучало лишь изумление: Маша узнала его.

— Добрый вечер, — сказал он.

— Господи, — только и могла выговорить она, приложив ладони к щекам.

— А я жду вас.

— Меня?!

— Да. Стою и жду.

— Как же вы меня нашли? — спросила она после паузы.

— А никак, — он усмехнулся. — Стою вот возле столба: если, думаю, судьба — значит, появится; а нет — значит, не судьба.

Она тихо засмеялась. Он хотел и не мог рассмотреть ее лицо: она стояла спиной к окнам дома. А впрочем, что там! Мельников понимал, что явился желанным и сказал то, что надо. Теперь все в порядке. Девушка оглянулась на дом, из которого вышла, произнесла торопливо:

— Стоим на свету, люди увидят.

— Пойдемте где-нибудь сядем, — тотчас предложил он.

Они пошли по направлению к палисаднику, к которому Маша только что бежала. Дом за ним был темен и слеп — окна его не светились.

— Потише, — предупредила девушка шепотом. — Мама, может, не уснула еще, услышит — загонит меня домой, она у меня строгая.

Пока шли, она все удивлялась тому, как Мельников отыскал ее в селе и как это ему взбрело в голову ехать сюда. С чего это вдруг?

— Да отыскать было нетрудно, — бубнил он, очень довольный удачным оборотом событий. — Я ведь помнил, где вы днем сели в автобус. И знал, как вас зовут: женщины в автобусе называли. Этого достаточно…

— Надо же! А я бы никогда не догадалась. Да и как можно было рассчитывать? А вдруг я не из этой деревни? Мало ли что села здесь! Может, я из соседней пришла.

— Все равно нашел бы.

— Надо же!

Они прошли мимо крыльца, мимо огородной калитки, при этом Маша прикрыла рот ладонью, кивая на боковое окно. Он закивал послушно: понял, мол, тут мать спит. Обогнули угол дома. Здесь, на задворках, оказалось еще одно, и довольно высокое, крылечко со ступеньками, но уже без перил, — должно быть, черный ход.

— Отсюда мы ее не разбудим, — сказала Маша уже посмелей и погромче.

Они сели на нижнюю ступеньку. Перед ними была изгородь, низенький длинный сарай и еще один сарай, повыше, посолидней, бревенчатый. В большом, слышно было, вздыхала и хрупала сеном корова, гомозились овцы.

— А я и одета-то кое-как, — Маша озабоченно поежилась. — В домашнем. Побежала на минутку к подруге, да и засиделась у нее. Тары-бары, то да се. Кстати, ее тоже зовут Маша, мы с нею тезки. У нас в Озерецком и еще одна Марея есть. Так что если бы вы стали спрашивать, то вам долго пришлось бы искать меня. Пока всех-то перебрали бы!

Последнюю фразу она произнесла сдавленно, сквозь смех. Мельников тоже засмеялся.

— Пожалуй, я пойду схожу за кофтой, а то холодно.

— Нет, не пущу, — Мельников удержал ее и, придвинувшись, укрыл полой пиджака, при этом обнял за плечи и опять почувствовал ее разом всю, как тогда в автобусе, когда они стояли, притиснутые друг к другу. Она не отстранилась, только покорно наклонила голову. Но в этой покорности чувствовалось сопротивление — она сидела, как бы отгородившись от него или спрятавшись в некую скорлупку. И опять он почувствовал, как проснулась в нем нежность, какой он никогда не знал до сих пор и о существовании которой не подозревал, — нежность, непривычная и несвойственная ему.

Разговор никак не налаживался. Мельников стал расспрашивать Машу о работе, задавая вопросы, которые первыми приходили в голову, и сидел волнуясь, а от волнения иногда пропускал мимо ушей ее ответы. Спрашивал вновь, а девушка, улыбаясь, обращала к нему лицо:

— Я же вам рассказывала.

— Ах да! — спохватывался он и спешил спросить еще что-нибудь.

«Ну, вот и сбылось, — отрадно проносилось в голове. — Какой же я молодец!.. Бросил все, приехал, нашел ее и сижу, обнимаю — фантастика! А не приехал — сидел бы сейчас с гостинице с командированными: один пьян, храпит, другой с разговором ко всем лезет, третий за столом стучит шахматами или, того хуже, домино. А я здесь сижу, звезды надо мной мигают, огородом пахнет, и девка у меня под рукой. Да еще какая!.. Ишь, угрелась!»

Он как бы нечаянно скользнул рукой по ее спине, все больше и больше волнуясь. Потом придержал за локоть, такой мягкий, девичий локоть с прохладной нежной кожей. Платье на ней и впрямь было домашнее, легонькое, с короткими рукавчиками, а рукавчики свободные. Он — опять будто бы нечаянно! — сунул руку в рукавчик, положил ладонь на ее голое плечо.

Как она ему нравилась сейчас! Маша… Марея…

Она сидела рядом с ним, и от ее близости, от жаркого желания у него кружилась голова и сохло во рту. Мельников отвел прядь волос с ее щеки и поцеловал, потом снова, уже смелей и куда попало: в мочку уха и ниже, в шею, восхитительно пахнувшую женским телом, женским теплом.

— Однако… — девушка поежилась. — Вы очень уж осмелели. Не надо.

Он поцеловал ее плечо.

— Все маме скажу, — выговорила Маша смеясь.

Она хотела свести все к шутке и отстранилась тихонько, явно опасаясь его обидеть.

— Ты мне очень нравишься, — сказал Мельников чуть хрипловатым голосом. — Слышишь?

Он сцепил руки у нее на боку, крепко прижал к себе, всем телом ощущая, как она крупна, налита силой, здоровьем, как горяча.

— Маша, ты мне нравишься! — пробормотал он громче, с непонятной для нее тоской. — Очень, понимаешь? Вся нравишься!

Он расцепил пальцы и положил ей на грудь руку, ловя ртом ее губы.

И девушка, до той поры сидевшая отчужденно, теперь чуть повернулась к нему и дала себя поцеловать. Она дышала горячо и вздрагивала под его поцелуями, защищаясь и отвечая на эту его ласку.

— Какая ты красивая… Какая ты славная… Если бы только ты знала, какая ты!..