Владимир Глушаков - Цветение калины

Сперва Сергейка идет по обмежку, краем поля, окуная босые ноги в пыль, теплую и пухлую, как свежая печная зола, затем почти с головой прячется в густом цепком травостое, живом гуле шмелей, стрекотанье кузнечиков, изумрудно-радужном шорохе порхающих с цветка на цветок стрекоз. Странная, однако, вещь: он пытается поймать бабочку невиданной ему расцветки и почему-то видит собственную вихрастую макушку, ныряющую в сиреневой метелистой пене травы.

Никого кругом. Кажется, мама тоже осталась далеко, за неведомыми пределами, и он один на земле в этот полуденный час, и ему ничуть не страшно остаться вот так одному, наоборот, небо, если долго смотреть вверх, лежа на спине, будто наклоняется к тебе и, сдается, не стоит никакого труда потрогать белый пушистый комочек — протяни руку…

На дворе, туго перевитом выпирающими из земли корнями ясеней, под раскидистыми кронами, образующими нечто вроде зеленого купола, — прохлада. Пахнет укропом, белым наливом и едва уловимо — солидолом: приплющенная консервная банка с палочкой валяется под ступенькой крыльца…

Сергейку никто из взрослых не встречает. А у черноглазой девочки, которая на вид постарше его, он не решается спросить воды. Девочка, оставив в песке тряпичную куклу, исподлобья, настороженно рассматривает Сергейку. Лениво гудят крупные петровицкие мухи; словно ползают в воздухе с басовитым гуденьем нагруженные взятком пчелы. Сергейка, смекалистый хлопчик, переводит взгляд в глубь сада — так и есть: колоды ульев, правда, побольше, чем дома, у его отца. Сергейка делает шаг к девочке, но та с ревом бежит в настежь распахнутую хату… Оттуда выходит на крылечко женщина. Поглаживая по голове притулившуюся к ней девочку, молча разглядывает хлопчика, застывшего у колодца с нечистой, захватанной потными руками бутылкой.

— Чего ж ты напужалася, моя донечка? — наклоняется к девочке женщина. — Хлопчик, мабыть, воды хоча, да боится попросить? — Она уже ласково глядит на Сергейку, но голос ее почему-то доносится будто из колодца: — Давай свою бутэлечку… А мо лепш холодного молочка налью?

— Мяне мамка на поле чакае.

— Зараз пойдешь да сваёй мамки. Верка, собери хлопчику паданок вон под той яблонкой…

Однако девочка так и не стронулась с места, пока женщина лазила в погреб за молоком.

— Сам напейся и маме снесешь. А бидончик верни, ладно? — громко сказала она и, подхватив с травы несколько опадков белого налива, сунула ему за пазуху…

Сергей открыл глаза — озабоченно-строгая проводница протягивала ему билет.

— Минск.

— Спасибо. — Сергей припал глазами к окну. Неслись навстречу бурые, местами распаханные на зиму откосы дороги, пригородные домики, садики-огородики…

С ночи, рассеяв низко стелющиеся сгустки тумана, в воздухе надолго зависла холодная весенняя изморось. Сыростью дышало все.

Зара Антоновна и Вера, завернувшись в целлофановые накидки поверх телогреек, жались у груды ящиков.

Додик и Гошка подкатили к ним на «Москвиче» во второй половине дня.

Зара Антоновна, не прячась от Веры, пересчитала выручку за партию проданных на Комаровском рынке мандаринов, отлучилась к телефонной будке.

— Вера, вы не хатите сэгодня… немножка саставить нам кампания? — вступил в дипломатические переговоры Гошка. — Такой, слушай, день…

— А чем же он особенный? Среда… Дождь. Кроме того, я едва держусь на ногах после вчерашнего. — Вымученная улыбка появилась на лице Веры, но комаровские мастера прилавка великодушно простили ей минутную слабость.

— Э-э! — взмахнул рукой Додик. — От армянского коньяка галава не балит — от работа балит. Разве можна работат в такой сырой пагода. Себя, слушай, не бережешь. План тибе будет, да? — мы с ним немножко сделали.

Зара Антоновна подмигнула всем троим.

— Ну, шабаш на сегодня. Сейчас придет машина; загрузимся и…

— Мы тут хатим па кавказскаму обычаю, — да? — немножка украст ваша ученица. Не возражаешь? — полушутя объяснился Гошка.

— Вот ты скажи: на меня никто не позарится! Даже в молодости не меня умыкали, а я, бывало, грешным делом, уводила коней… Да каких жеребчиков! Га-га-га, — заколыхалась дородным телом лоточница. После чего участливо подсказала Вере: — Вообще, неплохая идея. Посмотришь с ребятами город, им веселее будет, ты развеешься. Поезжайте на Курган Славы, в «Журавинку» загляните… Эх, завидую вам, молодежь!

— Да вы как же тут одна управитесь? — удивленно поглядела на нее Вера.

— Слушай, долго вас ждат? — высунул из «Москвича» жуковатую голову Гошка.

— Ва-а! Гляди, какой сердитый… Скарее идем! — Схватив Веру за руку, Додик увлек ее за собой.

— Поезжайте, дети. Вера, проводишь моих мальчиков — заезжай ко мне. — И Зара Антоновна, умилившись, эффектно сделала сидевшей в машине молодежи ручкой.

Раскатывали по городу до наступления темноты. Про Курган Славы забыли, зато охватили добрую половину магазинов города и, завалили заднее сиденье покупками.

На окраине Гошка притормозил у кирпичного домика с небольшим приусадебным участком, обнесенным кругом железным решетчатым забором.

— Здесь гараж. Будем ставить машина на прикол… — счел нужным объяснить Вере.

— И квартиру снимаете здесь? — поинтересовалась она в свою очередь, почувствовав в словах Гошки какую-то недосказанность.

— Как угадала, а? Комнату снимаем, когда приезжаем в командировка, — пришел на помощь другу Додик и подал ей из машины коробку с нижним бельем. — Это тибе. Неси, пожалуйста, в дом. Дверь не перепутай.

Увидев в небольшой прибранной комнате накрытый стол, Вера удивленно оглянулась и, почувствовав, что она одна здесь и все это неспроста, быстро поставила коробку на стул. Но выбежать на улицу не успела — на пороге с охапками цветов в руках и улыбками на лицах выросли Гошка и Додик.

— Ой, извините, совсем забыла: дома дел полно и сына уложить спать… — попробовала она протолкнуться между ними. Ее цепко схватили за кисти рук.

— Таропишься, да? Нехарашо, слушай.

— Полчаса тибя устроят, да? Пасиди с нами. Вызавем такси — успеешь дела наделать.

Вера услышала, как щелкнул внутренний замок, — поняла: ловушка.

— Если сейчас же не откроете — позову на помощь.

— Зачем зват? Кто услышит?

Додик усадил ее за стол. Гошка, раскупорив бутылку шампанского, наполнил фужеры.

— Я не буду пить. И подарки ваши не нужны. Слышите, зря старались!

— Ва-а! Опят кричит. Мы тибя чем абидели?

— Лучше примерь эту штуку, — Додик протянул Вере коробку. — На Кавказе, слушай, такой абычай: если мужчина делает женщине прэзент, она обязана примерит адежда.

— Дикие у вас обычаи. Не слыхала.

— Сдэлай, если просят… Трудна тибе, да?

Вера отбросила коробку и метнулась к двери, плечом толкнулась в нее и в отчаянии подергала за ручку.