Владимир Глушаков - Цветение калины

Крашеные, золотисто-коричневые волосы Зары Антоновны постоянно были завиты, уложены в прическу, напомажены и легонько стянуты сиреневой газовой косынкой, крупное лицо лоснилось, как свежеиспеченная ванильная булка, а карие глаза, похожие на средней величины каштаны, глядели властно и… добродушно, лишь иногда, когда Зара Антоновна впадала в задумчивость, на них набегала легкая тень грусти, однако случалось это довольно редко.

С былых лет осталась привычка хорошо и со вкусом одеваться, хотя вкус с годами притупился, — носила на коротких мясистых пальцах до пяти перстней, а в гардеробе одежды преобладал кримплен и панбархат.

Слабость к коньякам и шашлыкам рано сделали ее гипертоничкой; несмотря на запреты врачей, на второе признавала только жаркое из целиком запеченных кур и индеек — живем раз, зачем же отказывать себе в последнем удовольствии? — страдала по этой причине одышкой, но всегда бывала энергична в рекомендациях знакомым и покупателям от целого вороха болезней, которые придумало себе человечество.

И последнее, что, пожалуй, следует отметить в ней до ее знакомства с Верой, — способность при любой погоде и при любых обстоятельствах быть на короткой ноге с той немногочисленной, но могущественной прослойкой людей, которая в привычном обиходе именуется «блатные»…

К концу рабочей недели, внимательно присмотревшись к новенькой, Зара Антоновна рискнула пригласить ее в свои апартаменты…

Звонок в прихожей мягко, вкрадчиво пропел: би-люм, би-люм…

Вера тотчас отложила на угол журнального столика рижский выпуск «Мод», словно кто-то со стороны руководил ее действиями, выпрямилась в мягком велюровом кресле и вопросительно взглянула на хозяйку, Зару Антоновну.

— Ну, что я тебе говорила? — слизывая языком лишнюю помаду с губ (в трюмо Вера могла наблюдать за хозяйкой, сидя спиной к ней), Зара Антоновна торопливо прибирала разложенную на двух квадратных метрах туалетного столика парфюмерию. Встала, запахнула на дородной фигуре махровый радужно-полосатый халат. — Являются в гости, как студенты! Не могут же, как порядочные и уважающие себя люди, опоздать на полчаса… — продолжала с притворным недовольством ворчать.

Вере показалось, что ворчит хозяйка исключительно ради нее, гостьи, и вообще, во всех этих приготовлениях проглядывает расчет.

— Сейчас, увидишь, наволокут цветов — ставить уже некуда. Словом, народ еще тот, — на ходу взбивая прическу, нараспев договаривала Зара Антоновна в прихожей.

В смуглолицых бровастых мужчинах, надвинувших на самые глаза плоские, с поднос величиной шапки, Вера, к немалому удивлению, признала торговцев гранатами и апельсинами на Комаровском рынке. В городе была всего несколько недель, лица не успели примелькаться настолько, что перестаешь различать их в уличной толпе, и этих двоих она хорошенько запомнила, когда однажды просто так, из любопытства, заглянула в торговые ряды: интересно было сравнить магазинные и рыночные цены на фрукты, — вышло примерно один к трем.

У поздних гостей действительно были огромные букеты свежих гвоздик, завернутых в целлофан.

— Ну а что я говорила? — уткнув руки в тучные бока, хозяйка картинно полуобернулась к Вере. — Что мне прикажете делать с вами, а? Никто в городе, кроме вас, с такими букетами в гости не ходит. Накладно на зарплату простого человека. Кругом столько обэхээсников, всяких контролеров, а вы как у себя в Нахичевани, да? Мне вам объяснять, какие порядки нынче пошли? Да вас каждый мог запросто остановить на улице и поинтересоваться: откуда столько цветов? Где взяли? А что это у вас в большой сумке? Бананы, персики — откуда в таком количестве? Перекупщики, спекулянты?.. И забуксуете, голубчики!

— Ва-а-а, Зара Антоновна, — зачем так о людях ваабще? Люди — братья.

— Может, у вас, в Нахичевани, и братья.

— Почему — у вас? Тут, в Минске, разве нэт? Слушай, знаю: плахой пакупатель, да?

— Попал пальцем в небо, — отмахнулась хозяйка. — Несите цветы на кухню… Тут не покупатели — соседи косятся: в магазине работает — значит, ворованное авоськами таскает. Ладно, Гоша, хватит о людях… братьях, давайте о себе подумаем. Проходите в зал, я вас с хорошенькой девушкой познакомлю — ученицей моей. С нею вам будет интереснее, чем со мной. — Она подхватили обоих под руки, провела в гостиную.

— Вот, рекомендую: Гоша и Додик. Джигиты с Кавказа.

— Георгий, — протянул руку первый.

— Давид, — улыбнулся второй.

— Надеюсь, скучать не будете, пока я отлучусь на кухню?

— И я оч-чен надеюсь! — задержал руку Веры в своей Додик.

— А что мине прикажешь делат? — игриво вздернул плечами Гоша, вздохнул. — Виходит, скучат…

— А ты — что? — не видишь магнитофон… музыки не видишь, да? — засмеялся Додик.

— Вы действительно братья? — Вера спросила первое, что взбрело в голову.

— Нэмножко, — Гоша опустился в соседнее кресло и, сделав рукой в воздухе резкое движение, пояснил: — Дваюродны.

— Я так и решила, когда увидела вас на Комаровке, в рядах…

— Ги-де? — не понял Гоша, удивленно вытягивая лицо.

— Ну… за прилавком.

— Вах, какая наблюдательная! Всех видит. Ты стыхи не пишешь?

— Почему — стихи?

— Тибе к лицу…

Из кухни, держа поднос с закусками, выплыла хозяйка. Она успела переодеться в ванной, сменив махровый халат на розовый кримпленовый костюм. Давно вышедшая из моды обнова веселенького цвета, плотно облегавшая могучие формы хозяйки, до смешного несерьезно молодила ее.

— Вы на машине, ребятки?

— Нэт, пешком…

— Что, так вот… с цветами, с грузом?

— На соседней стоянке поставили. Сама сказала, что люди каждая мелочь замечают и делают неверный вывад.

— Ах вы, мои разумники! — Зара Антоновна по-матерински ласково потрепала одного и другого по жуковато-черным жестким загривкам.

— Не я — вот он придумал: мало ли кому придет в голову запомнить номер машины… — Вспомнив, что они не одни, Додик повторил знакомый энергичный жест своего напарника. — Ва-а! Савсем не то гаварю… — Он воровато усмехнулся Вере и вопросительно посмотрел на хозяйку.

Зара Антоновна, ни на секунду не растерявшись, покровительственно улыбнулась молодым людям.

— Давид, Вера — моя ученица. Неужели до сих пор ты этого не понял? Ну-ка, тост за знакомство! Как раз по вашей части!

Вера, впервые глотнув «Наполеона», поперхнулась, пролила половину рюмки на кофту и страшно сконфузилась, откашливаясь и закрываясь рукой.

— Ничего, пройдет. По спине… еще, ага! Закуси теперь бутербродом с икоркой. Не стесняйся. Вы, ребятки, еще налейте себе и тоже закусывайте. На меня, старуху, не смотрите… Э-эх! Раньше, когда была в ваших летах, со мной в гульбе ни один полковой гусар не мог потягаться… Куда твоим цыганкам! А вот детей бог не дал. И мужа рано потеряла. Сдается, с той поры все эти годы одна и одна. Спасибо, хоть вы, голубчики, не забываете. Тешите старуху своей расторопностью да послушанием… кусок даете. — Зара Антоновна всплакнула, осторожно промокнула кружевным платочком под глазами.