Владимир Глушаков - Цветение калины

— О-о, наконец-то пожаловали! — широко улыбнувшись, раскинул руки Иван. — Сергей! И ты, сестра… Эгей, да и племянничек тут!

— Господи! Ты ощупываешь родню, будто гомеровский циклоп пленников у входа в пещеру…

Услышав хозяйку дома, Розалину Юрьевну, гости почтительно заулыбались: не потому, что ее сравнение нашли очень уж смешным, а скорее из уважения к ее начитанности.

— А мы вас ждали, Сережа! — Хозяйка протянула гостю худую бледную руку, на которой можно было сосчитать все жилки. — Сперва я даже обиделась на вас, когда Ваня сказал, что вы в Минске и… — Она покачала головой и погрозила ему пальцем, но тут же беспечно улыбнулась. — Обещайте, что впредь подобного не повторится и вы нас будете навещать чаще!

— Обещаю, — приложил руку к груди Сергей, шаркнул ногой и отвесил легкий поклон. Получилось ничуть не хуже, чем в классических романах прошлого столетия, которыми так увлекалась Розалина Юрьевна.

— Томчик, ты мне нужна на кухне! — Хозяйка уже перенесла внимание на золовку, увлекая ее за собой. — Все нас так забыли, так забыли…

— Пускай отведут душу, — заговорщицки подмигнул Иван брату. — Дети в передней играют, а мы с тобой, пока суд да дело, покурим на балконе. Не возражаешь?

— Ты хозяин — командуй.

— Ты, кстати, не бросил? — Иван показал глазами на смятую пачку «Памира». Сергей не ответил.

С высоты девятого этажа сверкающий огнями город казался будто зачехленным гонимыми влажным ветром облаками.

— Поздняя весна, — задумчиво кивнул Иван.

— В городе это почти не заметно. Огни, музыка, вон сколько гуляющих… А у нас, на Припяти, действительно глухая пора — ни души.

— Ну это до первого клева. Слыхал, у тебя там неприятности?

— Да чего рассказывать, раз все знаешь.

— Да-а, брат. Правильно сделал, что приехал. Рано или поздно, а уезжать из колхоза пришлось бы.

— Ну, ты никогда не любил села!

— Да не села — людей наших, особливо теперешних… До того, понимаешь, распустились, что себя прокормить не могут — из города тянут. Когда ж такое было, а?

— Но там же остались и наши родители…

— Я пенсионеров не трогаю.

— А меня?

— Ты поступил, считаю, толково: диплом еще никому не мешал. А климат менять придется — серьезно тебе говорю. Сколько до конца отпуска осталось?

— Да, отпуск, будь он неладен… — поморщился Сергей после очередной затяжки, щелчком послал искрящий окурок в темноту. — Еще целые две недели!

— Отлично. Есть время осмотреться, взвесить все «за» и «против». В шею тебя никто не гонит. Со своей стороны, сам знаешь, чем смогу — помогу…

— Спасибо, братка, на добром слове.

— Ладно, после будешь благодарить… Сперва — дело.

— Вот насчет дела пока не решил.

— За тебя никто и не решит. Сам должен. Чтоб потом не искать виноватых.

— Знаю, Ваня. Завидую твоей уверенности, хватке. Твердо стоишь на земле. А у меня сейчас под ногами зыбко… Понимаешь?

Они помолчали.

— Да понимать-то я понимаю, — осторожно потянул дальше ниточку разговора Иван, — Но и ты меня должен понять: жизнь — это дойная корова…

— Тебе за вредность дают молоко на работе?

— Всем дают, кто в ночную ходит, — простодушно пожал плечами Иван. — А что это ты о молоке? Навар от него к зарплате небольшой — червонец.

— Так ты все ж не пьешь молоко?

— Не, я больше пиво. Возраст, понимаешь, не тот, чтобы молоком баловаться.

— Тебе необходимо. Профессия у тебя вредная.

— Эта почему ж так, вредная? — В голубых насмешливых глазах Ивана маковым зернышком затонула лукавинка.

— Люди, ответственность — это не в техбюро штаны протирать.

— Ты прав. Зато в день получки у меня настроение гораздо лучше, чем лет пять тому обратно, как говорят в Прибалтике, когда я перекладывал с места на место папки с документацией и ездил в колхозы заготавливать веточный корм.

— Вот я и говорю…

— Думаешь, не догадываюсь, почему ты завелся о молоке? — Иван положил руку брату на плечо, словно мостик от себя к нему перекинул, с грустной улыбкой поглядел ему в глаза. — Эх ты, Сергунчик! Я ведь все на ощупь перепробовал… И в колхозных ударниках ходил, когда ты еще в пеленочки делал, и Карелию понюхал, и с политеховским ромбиком на лацкане пиджака покрасовался перед девочками, просиживая, как ты говоришь, штаны в техбюро прессового от звонка до звонка… Да-а, и все это мне к сорока годам во как надоело! — Иван чиркнул ребром ладони по остро выпиравшему кадыку. — Поверишь, устал я от бумаг, летучек, начальства, безденежья. А тут случай подвернулся — начальником смены в корпус. Поработал месяц, заменяя больного сменщика, поработал год и понял, что занимаюсь своим делом. Поняло это и начальство. Вот так. Кажется, зовут нас? Докуривай, да пойдем. Не знаю… Может, может, я что-то проглядел, когда был помоложе, отдал без борьбы? Может быть. Не спорю. Попробуй ты теперь: тебе легче начинать на всем готовом, чем мне в свое время. Но я твердо уверен в одном: мужик, вроде нас с тобой, должен вкалывать и иметь за это столько, чтобы жена не перехватывала до аванса червонец, не считала копейки в очередях, стыдливо отворачиваясь в сторонку и соображая: на молоко-то хватит, а на сливки? Тогда, браток, оно и будет — мир, любовь да согласье. Я, например, знаю, что моя — хлебом не корми — любит повыкаблучиваться, повоображать… Пусть! Я ей специально для этого штук пять перстней купил, золотую цепочку, серьги, платьев прямо с выставки мод, что там еще?.. На море каждое лето отправляю! Пускай блистает, пускай резвится, раз ей к лицу. Да и мне она, такая, больше нравится. В театр? Пожалуйста! Тебе хорошо, и я пивком побалуюсь в буфете. На заседанье литобъединения в газету? Ладно! Пока они там свои стишки почитают, я столик в ресторане «Колос» — рядом — организую, культурно посидим вечерок. Искусство, брат, тонкая и необходимая вещь — его тоже понимать надо. Это надстройка, под которую надо подвести хороший фундамент — базис, короче, то, о чем я тебе толкую…

— Долго вас дожидаться, курцы? — выглянула на балкон Тамара, с легким любопытством уставилась на братьев, — похоже, впервые видела их вот так, вместе. — А посинели от холода или от табака?

— Понемногу от того и другого, сестра. — Иван, изловчившись, притянул ее к себе.

— Бр-р-р! — легко вывернулась из его рук Тамара, — Застудишь.

— Сади-тесь. Все уже остыло, — ровным бесцветным голосом позвала из кухни хозяйка.

— У-у! — Иван повертел в руках нарядную бутылку. — Сухое. — Восхищенно поцокал языком и осторожно отставил на край стола — уверенно потянулся к настойке: с виноватой чувствительной улыбкой пояснил: — Домашняя безалкогольная вишневка привычней и надежней. Верно? Ну-у, братуха, — приподнялся Иван над столом, — за встречу. Только не дергайся и не пори горячки. Раз приехал, все обделаем аккуратненько, честь по чести. Есть у меня на примете кое-что…