Владимир Глушаков - Цветение калины

— Ты, Самсон, скоро помешаешься на свином сале, — язвительно заметил мастер Геня.

— Ага… тебя еще не спытал, что мне есть, — вяло огрызнулся Самсон.

— Не «что», а «сколько»! Ты за присест съедаешь за бригаду, а отдача от тебя?.. Кот наплакал!

— А я к тому и говорю: по радио вроде советуют на сале жарить, а в газете, тоже «Советы хозяйке», уже совсем по-другому пропечатано: только маргарин ешьте, а сало-мясо для здоровья вредно! — Самсон завернул остатки снеди в газетный лоскут, чтобы доесть потом — вознамерился, судя по злым огонькам в глазах, говорить долго. — Туалетная бумага до той поры занимала склады, пока одному ученому дармоеду не стукнула в голову мысль заробить на этом — написал статью, что с газетой вредно ходить в туалет. Во, а вы до сих пор и не ведали, грамотеи? Вот и я не ведал. А вчера заставила нужда по всему городу карпа шукать. Подъехал к одной очереди: что дают? Туалетную бумагу. Плюнул я с досады под ноги какой-то старушке, божьему одуванчику, так она еще и обозлилась, невоспитанным меня обозвала… Да как же я вашей бумагой буду пользоваться, говорю, ежели она в руках, как вата, лезет…

— Да ты карпа… карпа-то хоть нашел? — красный от натуги, сквозь набежавшие слезы крикнул наладчик. — Сам жарил или тоже…

— А я завсегда, рыбу делаю сам, — разворачивая опять газету со снедью, невозмутимо ответил Самсон. — Жинка так не сделает, как я. Сперва натоплю сковороду жира, прожарю в нем лук — потом уж рыбу. От и с собой прихватил побаловаться… — Самсон, покончив с салом, вытащил на свет зажаренного целиком карпа, показал его всем и принялся за блюдо собственного приготовления, измазывая губы и щеки в жир, что доставляло ему, судя по выражению его глаз, истинное наслаждение.

После такого обильного обеда Самсон тотчас же вынужден был кое-куда отлучиться, а когда вернулся — решил пустить пыль в глаза:

— Ну чего, работнички, расселись? Дома будете сидеть!

Он демонстративно оставил кружок станочников и, встав у своего станка на линии, принялся за работу. У столика разговор без Самсона не клеился, но подошел старший мастер и попросил несколько минут внимания… Разошлись по рабочим местам споро: срочно понадобилось выгнать запасной маховик.

Самсон успел тем временем пропустить через свой штамповочно-сверлильный половину запаса. Мастер Геня, немало-подивившись про себя неожиданному проявлению энтузиазма, которого он от Самсона никак не ожидал, прибежал глянуть на работу и чертыхнулся на всю линию: штук пятьдесят деталей, предварительно не расточенных на Мамонте, было овенечено. Ситуация сложилась довольно острая: с конвейера уже справлялись по телефону насчет срочно понадобившегося двести сорокового маховика. А на линии — аварийная, по сути, обстановка…

По багровому лицу сверловщика бродило смятение: философствовать и мудро судить-рядить о жизни дальше было нельзя, и Самсон заревел:

— Вам, как поганой скуле, не угодишь! Холера на вашу голову, грамотеи!..

Оплошность его ручным способом — при помощи молотка и зубила — исправляли всей бригадой. Даже старший мастер в сторонке тюкал по железу. И успели: двести сороковой поступил на сборку тепленький.

После такого казусного случая Самсон пару дней молча уминал хлеб с салом. Лишь однажды, когда затронули взаимоотношения в семье, подавившись ситником, крикнул:

— Да какой я папко? Дочку спрашивают в школе: кем работают твои родители? Рабочими работают. Так. А какая у отца зарплата? Сто пятьдесят рублёв. Значит, мусор помогает выносить уборщице, бо настоящий рабочий получает больше раза в два-три. Вот я и папко… Да ежели я хожу в мазуте с ног до головы, ежели вкалываю в три смены — разве я не должен один, допустим, содержать свою семью? А какой с меня кормилец и добытчик, когда я выглядываю, чтоб жинка какую лишнюю десятку в дом принесла?.. Разве я буду после этого гордиться или мои дети могут гордиться, что их родитель рабочий? Да ни в жисть! А почему, скажите, я не могу один содержать семью? Почему моя жинка должна на пару со мной упираться стерженщицей в литейке, когда ей место дома, в семье? От, грамотеи, не знаете! Да потому, что на моем горбу, кроме семьи, сидит куча дармоедов. Вся непроизводительная сфера, за небольшим исключением — я понимаю! — даже наш старший мастер Хавронич катается на мне, да еще и недоволен, во!

— На тебе можно — загривок, как у льва, — усмехнулся мастер Геня.

— А я не шучу! — запальчиво продолжал Самсон. — Спросишь у него: сколько имеешь, Аким Давыдович? Как все мастера — оклад. А оклад — значит, полторы… нехай две сотни! Стал же я неяк расписываться в ведомости и не постеснялся найти его фамилию — триста пятьдесят рублёв! Мне плохо чуть не сделалось. За что ж ему столько? Ну, может, не каждый месяц такая лафа… В квартал раз, то мало?! Он и так больше груши околачивал, а после приступа — палец о палец не ударил! А почему ему столько выводят? Бухгалтера ошибаются?.. Не-е! Потому такая свистопляска и очковтираловка получается, что меня или другого такого Самсона подманит раз в полгода десяткой, а мастеру за план кругленькие денежки идут да плюс экспорт, плюс новое наименование маховика, плюс соцсоревнование — от на его счетчик и набегает, а на мой — кукиш с маслом. Механик корпуса в костюме прохлаждается с девяти до пяти, а Самсон с мастером Геней план подтянули — р-р-раз механику пятьсот бумажек на лапу, а Самсону дурному — эту вшивую десятку, да еще поглядят — дать ли? На пяти собраниях обсудят: он же мог и опоздать, тогда как механик — задержаться… Большая разница! Вот мы с ним и работяги — в одном цехе трудимся, одно дело делаем. Но у него и жинка лучше управится дома, сидя где-нибудь в конторе или вовсе не работая, — дети поэтому досмотрены, как положено, она довольная, и он доволен. А моя всю жизнь стерженщицей в стальцехе, чтобы троих детей прокормить да квартиру кооперативную построить. Диво, что раньше времени износилась и меня в грош не ставит. А за какой фиг им ценить нас? Я детям своим за работой-заботой дал какой-нибудь порядок, образование им дал?..

— Ты, Самсон, говори, да совесть-то имей. — Расточник, имя которого Сергею почему-то до сих пор не запомнилось, хотя и произносилось не однажды, возможно оттого, что с виду был сер и невзрачен, обиженно потрогал замасленную до отказа газетную буденновку на голове. — Не секрет, конечно: вчера было трудней и с жильем, и с копейкой. Но теперешний твой расчетный похож на вчерашний? И на квартиру новую для сына, наверно, не последний в очереди? И машину менять, говорил, надумал. Меру только надо знать…

— Постой-постой, дорогой! — Самсон нетерпеливо заерзал на месте, не давая договорить расточнику. — В моей деревне, вечный покой его душе, жил по соседству Хведор. Добрый был столяр по красному дереву — сегодня такие повывелись. Ага. Прожили они с жинкой без детей. Копейку он заколачивал добрую, да что из того? Сам-то на всю округу мастер, так жинка решила от него не отставать и заработала славу на жадности невиданной. Вот они и скоротали век. Она его пустым щавелем кормила да приговаривала: «Ничо, Хведя, на старости зато поживем, нехай полежит копейка…» Он и слухал ее, послушный попался, пока не скрутило его по причине тяжкой работы и слабой кормежки. Да и слег, чтоб уже не подняться. Ага. Тогда баба шась в магазин: принесла бутылку хорошего вина, закуску на блюдце — культурно, и в кровать ему подает: «На, Хведя, выпей и закуси. Может, полегчает…» Поглядел он на нее и тяжелехонько, небара́ка, вздохнул: «Да не, Марыля. Теперь ты одна пей и закусывай». Вымолвил так да к обеду и помер. Я к чему про деда с бабой? Хавроничу и прочим, кто над нами, мы потребны до тех пор, пока руками можем маховики ворочать. А ежели придумают так, что придет мастер на линию, включит кнопку и на транспортер готовый маховик выскочит, который и снимать не надо — робот снимет, — нам и возле железа места не найдется. На мыло нас отправят. Чтоб воздух тем, кто в белых халатах сюда придет, не портили. Нам кнопки нажимать не дадут.