Владимир Глушаков - Цветение калины

— Какая работенка? В дождь?.. — Сергей настороженно уставился на одноглазого.

— В самый раз. Да ты не бойся — не сахарные. Ее, работенки, всего-то на каких полчаса, — спокойно бросил уже из сеней Прохор.

— Ты ужо, касатик, помоги человеку. Хворый мой хозяин, а я в долгу не остануся. — Хозяйка тронула квартиранта за рукав, суетливо заискивая, намекнула: — А я, пока обернетеся, обед приготовлю… — И — доверительно на ухо: — Ёстека у меня для такого случая.

— Тетка Ганна, — порумянел в скулах Сергей, — ничего тут не затевайте. Проще: надо помочь — я вам никогда не отказывал.

— Извиняй дурную бабу — не тое сказала. Идите ж с богом, а я зараз печь затоплю…

— Ну, идем, — поторопил Сергея одноглазый.

В сенях лежала куча мешков, видимо, только что приготовленных хозяйкой. Мешки тотчас навели Сергея на недобрую догадку…

— Это — зачем?

— Бери и айда в машину! — распорядился одноглазый. — Много вопросов задаешь.

«Ладно. — У Сергея от внезапной решимости затвердело лицо. — Поглядим, черт кривой, куда ты дальше повернешь. Теперь твой номер не пройдет».

Минут через десять, выехав за крайние постройки, машина понеслась в сторону темневших у реки кустов. По пути встретились бредущие с поля женщины, прикрывавшиеся от нахлестывавшего дождя кто мешком, кто клеенкой, а кто и просто обрывком целлофанового пакета из-под удобрений. Замахали руками, чтобы подвез до фермы, и Прохор, ругнувшись, вильнул в сторону — пустил машину напрямик по кочковатому выпасу.

Вломившись передком «ЗИЛа» в лозняк, сдал назад, пробуксовывая по мокрой траве, и выключил двигатель, — машина едва поместилась на крохотной полянке.

— Кажись, приехали… — Прохор прислушался, косо поставив голову, стараясь не моргнуть единственным глазом, — тихо; тоненько позванивал о жесть кабины дождь, точно сотни мелких гвоздиков сыпались сверху.

— Давай-ка, племяш, в кузов — к ночи надобно еще развезти по дворам.

— Погоди… А что мне в кузове делать?

— Здрасьте! Разве хозяйка не сказала? Зерна, понимаш, комбайнеры подбросили. Подмокло в пути — куды мне с ним? На зерноток нельзя, сам понимаю, — мокрое, а людям сгодится. Ганне пару мешков подбросим. Матери твоей завезу — довольная будет. А батька, сделаю так, даже не узнает… Ну, чего вылупил зенки?

Сергей пружинисто выпрыгнул из кабины, прижимая кулаки к груди, зашел наперед.

— Вези, гад, зерно на ток! Я те дам, мокрое… Разворачивайся, а не то я сам зараз мотнусь в контору!

Прохор, кряхтя, выбрался из кабины, прикурил, заслоняясь от дождя полусогнутой рукой, пыхнул дымом.

— Не такой ты дурень, штоб заявлять на родню. Смолчал же про семенной картофель — помнишь? — когда коня по пьяной лавочке загубил и я тебя покрыл тада? Скоро ты добро забываешь. Гляди, парень: меня уже не засудят, я и в тюрьму-то, кривой да хромой, не гожусь, а вот ты как пить дать завязнешь. Времена ноне, дурень, не те: не поймут и не оценят. Тоже мне Павлик Морозов выискался… Так ему ж простительно — пацан, а ты вон какой лоб вымахал! Неужто умишка не прибавилось?

— Вы же партизанили с отцом, говорят, людей от расстрелов спасли, боевой орден имеете — и воруете?! — яростно крикнул в перекошенное злобой лицо одноглазого.

— Пустодомок! Чему вас учат в етих техникумах?.. — не сдержался и тот, затаптывая окурок. — Воевал, награды… Что награды, ежель я должен с тобой колготиться под дождем, чтоб добыть в семью лишний рубель и выпить после работы чарку. Рази ето воровство? Воруют те, что сидят на голом окладе и ничего не делают, зато имеют машины, дачи и бесплатные путевки на курорт! Так, понимаш, присиделись да приворовались, что уже и не различают — где мое, где государственное. Все стало обчее. Как при коммунизме. Я повидал свет — знаю, на чем свинья хвост носит…

— Я тоже знаю. Помогать воровать не буду, — отрезал Сергей.

— Так на кой же… я тебя брал, сукиного сына? — жалобно скрипнул голос у Прохора, и он растерянно потер рукой грязную щетинистую шею. — Вишь, нога-то у меня?.. Один и в кузов не заберусь.

Сергею показалось, что из единственного глаза дяди на впалую щеку просочилась слеза. Матюкнувшись, Сергей рванулся от машины, грудью схлестнувшись с мокрым, больно достававшим по лицу лозняком, а когда выдохся и размазал на лице кровь, вяло повернул назад…

Назавтра с утра, придя на работу, люди из бригады Сергея не обнаружили в гардеробе своих шкафчиков. Как выяснилось, ночью от небрежно брошенного кем-то окурка в раздевалке вспыхнул пожар. Сгорели все деревянные шкафчики. Железные — примерно треть от общего числа — остались невредимы. Подняли на ноги начальство. И через час к гардеробу через въездные ворота подкатила грузовая машина с кузовом железных шкафчиков, которые до последнего часа, сваленные возле кузнечного корпуса, грудой железного хлама ржавели под непогодой. Когда запахло паленым и кому-то предстояло ответить за случившееся, спохватились, вспомнили… Шкафчики поставили. Но сгорели рабочая одежда, обувь, даже мыло. Сунулись наверх — начальство впопыхах тоже ничего не придумало. Пришлось отстоять смену в костюмах, так, чтобы перед уходом на обед без мыла обойтись. У контрольного столика, разворачивая убереженными от масла и солярки руками свертки, беззлобно поругивали начальство за волокиту, а заодно — своего брата: чего молчали, не били тревогу? Шлифовщик в новенькой робе с места взвился:

— Я б первый, к примеру, сказал, что не сегодня-завтра вспыхнет гардероб! И когда во получилось, кого б первого наверх потянули? Из кого б душу вытрясли? Из меня: я, выходит, знал и не воспрепятствовал…

— Гляди-ка! — выпучился на шлифовщика Самсон, проглатывая застрявший в горле кусок и вытирая одной рукой слезы, а пальцем другой — тыча перед собой: «Мол, в точку попал!» И вот кусок благополучно проглочен. — Это как я один раз драку наблюдал. Нехорошая была драка: двое одного били. Люди себе идут мимо да проходят, а мне надо оглянуться и раз, и два… свернул за угол, набрал по автомату 02: так, мол, и так… Ага. Так дежурный не про драку начал расспрашивать, а полностью на мою личность переключился: откуда звоню, как фамилия да где работаю… Плюнул я в трубку — да из будки!

— Так милицию и не вызвал? — поинтересовался на всякий случай Сергей.

— Нехай на твою милицию!.. — взорвался Самсон с разбухшим от хлеба ртом, испуганно округляя глаза на мастера. — Мне один раз в году понадобилось перейти привокзальную площадь. Вылез из трамвая и вслед за людями помалу иду себе. Ага. Чую — свисток сзади. Ну те, кто помоложе (а шло нас точно человек двадцать!), побежали и побежали себе, а мне надо опять оглянуться… Машет рукой — сюда. Раз подзывает, надо идти. Ага. Вот он и давай со мной персонально разбираться: завел в свою будку, стребовал документы, написал протокол, оштрафовал на три рубля и на электричку меня задержал… Это — за мою дурную доверчивость и уважение к его форме. Зло меня разобрало, когда глянул на часы: почему ж вы не задержали тех, кто от вас убегал? Молчит. Я еще права качать, так он одно только и сказал: «Не хохми, гражданин, а то вызову машину». От и все разбирательство. Весь суд.