Юрий Шевченко - Эворон

Не привыкшее к черному труду чадо нахваталось на стройке матерных словес и каждый вечер теперь вводило батюшку в краску.

— Переберусь я, папаша, в барак, вот что, — сказал как-то Митька.

— Чего такое говоришь? Окстись! Отца родного, единокровного бросишь?

— А что? Какой от вас, папаша, прок?

Широко раскрытыми глазами поглядел отец Ксенофонтий на злого сына, и слезы заволокли его взор. Или смеется Митька? Проку от служителя в селе и вправду не было, церковь пустовала, паства трусливо сидела сиднем по своим дворам, опасаясь новых властей, пуще всего — бритого Окулича и комсомольского начальника силы медвежьей — Сидоренку. Отомкнул в субботу храм, затеплил к заутрене свечку и зря воск пожег. Никто не явился.

— Проку от вас, папаша, с гулькин нос. Таковы дела. Давеча кавказец Зангиев, бригадир мой, изрек: ты, говорит, обязан прикрыть добросовестным трудом грех своего родителя, прислужника мирового империализма. Ступай, говорит, заколачивать костыли…

— Каки костыли, господи?

— Из металлу, в деревянные шпалы! Зрите, — и Митька протянул отцу ладони, вспухшие кровавыми волдырями. — Я этого кавказца, папаша, уже во снах вижу! Плюгавый, черт, прилипчивый, саданул бы его кувалдой по родничку…

— И мыслить не моги, Митенька, и… — заволновался отец Ксенофонтий.

— Не верещите, папаша, — поморщился злой сын, — шуткую… Говорит, должон ты бороду свою поповскую сбрить под нулевую машинку, а то девок наших комсомольских пугаешь. Где ты, говорит, прошлу неделю обретался, ударные темпы нам срывал?

Пуще прежнего расстроился священник. А ну как узнают, где шастает чадо? Головы тогда не сносить.

— Оставил бы его, Митенька, в самом деле, покинул на промысел божий! О себе ноне надо думать.

— Полковника?

— Тише, Митенька. Его, кого же еще. Увяжутся за тобой, и хорошего человека сгубишь, и нас. Выследят, постылые…

— Слабы. До Ржавой пади дороги покуда нету. Утонут в болоте, дьяволы.

— Все ж таки… Что думает сам-то?

— Ополоумел он. Или грибов дурных наелся. Эх… Вы, папаша, гостинец схороните, от него гостинец, — кивнул Митька на образа. — Конопляного масла нацедите.

— Зачем это?

Засеменил Ксенофонтий в угол горницы, нашарил за образами тяжелый сверток, распеленал тряпицу на лавке и отпрянул: револьвер со ржавчинкой…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Строительство Комсомольска велось не только на суше — армия людей трудилась и на Амуре, обеспечивая площадки материалами и инструментом, самих же строителей — одеждой и продовольствием. Большинство грузов прибывало сюда, в новый город, по воде.

Перейдя работать на катер «Партизан», Павел Неверов поселился у затона, а это в двух шагах от аэродрома. Бойкое оказалось место, суматошное по сравнению с лесной поляной в Пивани. Днем и ночью землекопы сооружали здесь, вдоль реки, дамбу на случай осеннего паводка. На берегу были размещены склады, запасы продовольствия, кирпича, цемента, арматурного железа, станки.

За несколько рейсов по Силинке катер благополучно переправил в озеро заготовленные бригадой Алексея Смородова бревна и получил новое задание — подняться до Хабаровска и принять там на борт картошку и капусту. А также навигационные приборы для аэроклуба.

В Хабаровске экипаж катера ждал сюрприз: картошка была на самом деле, но не в мешках и не на берегу, а где-то в совхозе у села Казакевичево. И в земле. Не хватало рабочих рук. Капитан «Партизана» Андрей Гапонов сказал своему мотористу:

— Айда в совхоз.

Добравшись в Казакевичево, они попросили лопаты и сами принялись за копку картошки. Задание, одним словом, выполнили, приняли ее на борт. Но провозились две полные недели. За это время вода в Амуре поднялась. Река вздулась — в горах началось активное таяние снегов. Разгулялась мутная волна.

Отяжелевшее под грузом судно ушло по ватерлинию в воду. Не понравилось это Гапонову. К тому же метеосводка обещала циклон. Ну да ладно, «Партизан» — катер ходкий, на попутном течении можно быстро управиться…

Сутки возвращались домой спокойно, при умеренной болтанке. Когда миновали вешку двухсотого километра на правом берегу, в лоб ударил упругий восточный ветер. Сорвал пену с гребней волн, тряхнул маленький катер так, что заскрипела жестяная обшивка.

Волны теперь шли навстречу течению — редкое и опасное явление в здешних местах, мешающее ориентировке. Затерялись в мешанине воды и ветра редкие буи и бакены — указатели мелководий.

Павел, выросший на Волге, тем не менее впервые видел речной шторм. Такой. Низко, царапая трубу катера, неслись клочковатые облака, хлестал тропический ливень, до срока стемнело. У скальных берегов грохотал прибой — не пристать к берегу катеру! Оставалось одно — вперед.

К Комсомольску подошли глубокой ночью. Экипаж работал уже из последних сил, особенно устал капитан. Неверов тоже еле держался на ногах. Но это была нормальная мужская усталость. Произошло чудо: ревматизм отступил, дальневосточная закалка сработала лучше микстур.

В виду скупо освещенного города катер ударился о неведомую подводную преграду — камень ли, намокшее ли бревно. Мотор кашлянул и обиженно заглох…

Моторист облазил, ощупал каждое доступное место двигателя. Но так и не нашел поломку. Заклинило винт? Погнуло ударом? Еще что стряслось? Оставалось только гадать. Мощное течение разворачивало судно, унося его мимо Комсомольска, в сторону моря.

В рубке и машинном отделении скоро тоже стало темно, как на палубе — сели аккумуляторы. Паша копался в двигателе при свете коптилки, сооруженной из старой патронной гильзы и промасленной ветоши.

Начало светать, но ливень и не думал утихать. Плыли назад очертания незнакомых уже берегов. Гапонов, кажется, скис.

— На кой я согласился трогаться из Хабаровска? — бормотал он. — Знал же, дурак, не первый год плаваю, что нельзя! Связались с циклоном, влипли, Паша…

— Андрей! — перебил его моторист. — Ослабь-ка контргайку на кожухе…

— Какая гайка? У меня уже руки ключ не держат…

— А ты ополосни их горячей водой. В бачке осталось чуток. Легче станет… Сейчас наладим…

— «Наладим»! Железные у тебя нервы, парень. Которую гайку, говоришь?

Поломку удалось найти к полудню. Запустили двигатель. Он нехотя ожил, застучал натужно, поворачивая катер против течения.

— Иди к штурвалу, — сказал Паша.

— Бегу, — послушно ответил капитан.

Медленно отправилось судно вверх, к Комсомольску. Горючее было уже на исходе, когда в пелене дождя показались на берегу черные шалаши «Копай-города».

— В самый аккурат успели, — похвалил капитана заведующий складом, принимая и оприходуя картошку. — Вчера последний овощ доели. Как плавание?

— У него спрашивай, — кивнул Гапонов на моториста.