Габиден Мустафин - Избранное. Романы

Послышались смешки, а Щербаков продолжал:

— Расширяться будем реально. Решение бюро городского комитета партии призывает нас не к бесплодным мечтаниям, а к работе. Что еще ценное, реальное было здесь высказано? Требование изучать новый пласт, открытый Орловым. За изучение надо приняться немедленно, со всей энергией. Много и других предложений было высказано, товарищи. Одни бесспорные, другие нуждаются в уточнении. Во всем мы сейчас не разберемся. Давайте поручим знающим людям разработать резолюцию. Трест примет ее как программу работы на ближайшее время…

Действительно, свежим воздухом повеяло на этом собрании.

Все разошлись. Щербаков ушел с собрания последним — один. Ночь была мглистая. Скрипя сапогами по затвердевшему снегу, он медленно шел, разбираясь в обильных впечатлениях, которые оставило в нем шумное собрание. Всякий раз после встреч с шахтерским коллективом он чувствовал прилив сил, несмотря на то, что в первые минуты нелегко переживал открытую и резкую критику. Он сознавал, что хозяйство ему доверили большое, что рабочие полагаются на него, а он допустил застой на ведущей шахте. Но как это славно, что откровенно поговорили! Был уже первый час ночи, но домой не тянуло — хотелось поделиться впечатлениями с Мейрамом.

Он повернул к управлению треста. В окнах второго этажа, в комнатах горкома, еще горел свет. Щербаков зашел к жене.

— Добрый вечер! — приветствовал он Антонину Федоровну. — Мейрам у себя?

— Здесь. По телефону с Москвой говорит — товарищ Орджоникидзе вызвал.

На голос из кабинета вышел Мейрам. Глаза у него были веселые, лицо взволнованное.

— Товарищ Орджоникидзе вас вызывал, я ответил, что вы на шахте. Он просил передать: все заявки треста удовлетворены. В первом квартале нам пришлют тридцать врубовых машин. Из них две в этом же месяце — для обучения людей.

— Прекрасно! — Щербаков торопливо шагнул к Мейраму. — Тридцать машин дадут больше угля, чем сотни кайловщиков. Теперь зашумим!

— Кроме того, обещано пятьдесят грузовиков и пять легковых машин. Просил передать также, что строительство Карагандинской ГЭС будет ускорено.

— Вот-вот. Электричество для нас дороже всего! — радостно воскликнул Щербаков.

Быстро сняв пальто, он взял под руку Мейрама и направился с ним в кабинет, оживленно говоря на ходу:

— Новая техника пойдет теперь непрерывным потоком. Люди ждут ее. Я сейчас прямо с собрания рабочих. Жарко было, но хорошо. Чудесный народ, деловой! О производстве говорят как о самом дорогом в жизни. Послушали бы, как рассуждают! Требуют расширения подготовительных работ, удлинения проходок. О завтрашнем дне думают. А вот мы, руководители, кое в чем отстаем. Не покончили с обезличкой, не сумели правильно расставить людей. Большинство простоев и аварий порождается именно этим. Я хочу навести порядок на производстве. Прежде всего — твердый хозрасчет. Это научит руководителей по-хозяйски использовать новую технику. Отдельные руководители шахт до сих пор сваливают на плечи государства убытки — результат их собственной неосмотрительности. Надо ввести такой порядок, чтобы они не только слышали похвалы за свои успехи, но и сами отвечали за убытки. И кажется, это справедливо — нужно расширить подготовительные работы. Как вы смотрите? — И, не дожидаясь ответа, Сергей Петрович, переполненный впечатлениями от собрания, продолжал: — Резче других критиковали Осипова. Правильно критиковали: успокаиваться начал, не глядит вперед. А я потакал ему в этом.

— Осипов не Сейткали, — заметил Мейрам. — На то, чтобы выправиться, сил у него хватит.

— Все-таки тяжеленько ему, — задумчиво проговорил Сергей Петрович. — Шахта самая большая, ведущая… Не дать ли ему заместителя? Если выдвинуть в помощники Ермека? Вдвоем потянут?.. Тем более что у них теперь Аширбек.

— Хорошая мысль, Сергей Петрович, — сразу согласился Мейрам. — У Ермека богатая практика за плечами, человек он способный. На первой шахте крепкое создается руководство…

Время было уже позднее, а Щербаков все еще заглядывал в свой блокнот, заполненный бисерным почерком, и говорил:

— Дело теперь за нами, за освоением новой техники. Из местного населения мы уже начали создавать рабочую армию. Теперь самое время обучать командиров для этой армии. Фабрично-заводские училища себя оправдают. Но этого мало. У меня вот какая мысль возникла… Не послать ли нам человек сто рабочих на практику в Донбасс и в Кузбасс — пятьдесят?

Предложение очень понравилось Мейраму.

— Превосходная идея! Направьте побольше молодежи.

— И про стариков не забудем, — весело отозвался Сергей Петрович.

Было уже очень поздно, когда зашла Антонина Федоровна.

— Долго засиделись! Идемте-ка, я вас угощу чем-нибудь, ведь вы, наверно, не догадались пообедать.

Глубокая ночь. В доме спят. Только Ермек при свете электрической лампочки, обернутой синей бумажкой, читает книгу на русском языке. Читает он давно, устал. Время от времени пальцами протирает глаза и снова склоняется над книгой. Перед ним раскрытая общая тетрадь в черной клеенчатой обложке. Иногда он что-то записывает. Почерк у него крупный, некрасивый. Трудно учиться старому шахтеру, на склоне лет узнавшему грамоту.

Залаяла собака, спавшая в сенях, Ермек и бровями не повел. Но вскоре постучали.

— Кто там?

— Это я, Байтен.

Байтен вошел, задыхаясь под тяжестью туго набитого мешка, и опустил его на пол.

— Мейрам дома?

— Нет, еще не вернулся.

— Поживей опорожни мешок. Тороплюсь.

— А что в нем такое?

— Бери, все твое.

Заглянув в мешок, Ермек удивился. Там было масло, сыр, печенье, консервы. Постояв некоторое время в ошеломлении, он пригласил Байтена в комнату.

— Садись! — вдруг гаркнул он. Лицо его приняло ожесточенное выражение, усы встали торчком. — Пес ты, даже хуже пса! Моя собака и та не тронет чужих продуктов, даже если они будут валяться под ногами! Разве мы тебя, пожилого, почтенного рабочего, затем приставили к государственным продуктам, чтобы ты… воровал?! Где твоя совесть? Ах ты, бесстыдник этакий! Не зря, видно, говорят, что ты повадился по чужим дворам… Теперь и до меня дошел!.. Сейчас же рассказывай, кому и по скольку мешков отнес!

Проснулась Ания, жена Ермека. Поднявшись с постели, она подошла к ним.

Байтен и ухом не повел. Он работал теперь подсобным рабочим на продовольственном складе. Должность сильно пришлась ему по нраву: за короткое время раздобрел, приоделся. Тщеславный по натуре, падкий на лесть, он любил похвастаться, как хорошо и привольно ему живется. По глупости своей он верил, что к Ермеку его послали затем, чтобы на самом деле помочь в трудную минуту.