Габиден Мустафин - Избранное. Романы

Длиннобородый сгорбленный старик внимательно рассматривал картину. Это был тот самый старик, который в день субботника на трассе водопровода поднял со дна канавы кусок глины.

— Это тот самый Донбасс, куда едут наши дети? Наверно, и в раю не так красиво, как там, — сказал он.

Мальчик с красным галстуком на шее, стоявший рядом с ним, рассмеялся.

— Ата, — объяснил он, — это наша будущая Караганда.

— Ну! Неужели наша Караганда?

— Не только наша, ата. Караганда — третья кочегарка всего Советского Союза, — поучал мальчик своего деда.

Седовласый старец глубоко вздохнул.

— Вот как выходит: не тот много знает, кто больше прожил, а тот, кто больше видел. Ты, светик мой, должно быть, знаешь все это из книг. Пусть же твой отец поедет и увидит Донбасс своими глазами. А я девяносто лет прожил, сидя дома, — что я увидел?

Недавние жители аулов, которым еще ни разу в жизни не приходилось провожать своих близких в такой далекий путь, хлопотали, как при снаряжении жениха в аул невесты. Молодая женщина с вздернутым носом, задыхаясь, подбежала к своему мужу, сняла с его головы барашковый тымак, заботливо надела шапку-ушанку. Наверно, дома она частенько поджаривала своего мужа, как пшеницу на сковородке, а сейчас глядела на него с преданной любовью.

— Эту ушанку я попросила у Бодаубека, она лучше. Друг смотрит на голову, а враг, опустив глаза, на ноги, — закончила она с довольным видом.

Стремительно шагая, в фойе вошел Канабек.

— Приглядывайся, отец, приглядывайся, — сказал он, подойдя к старику.

Тот отвел взгляд от картины и пристально всмотрелся в подошедшего.

— Канабек, тебя ли вижу?.. Этот твой дом — настоящий золотой дворец, о котором говорится в сказках!

Старик вырос и прожил всю жизнь в халупе, сложенной из дерна. Понятно, он преувеличивал. Клуб, первый в Караганде, очень отдаленно напоминал дворец, но он был больше других зданий, красивей отделан внутри и снаружи.

— Почему — мой дом, отец? Этот дом принадлежит народу!

— Построили-то его при тебе. А народ и при старом председателе, при Каримбае, существовал, а клуба не имел.

— Что этот клуб? Вон какие будут дворцы у рабочих! Лучше сказочных! — сказал Канабек, указав на картину, и пошел в зал.

Все отъезжающие были в сборе. В большинстве — казахи. Их окружили донбассовцы. Хоть Козлов, Лапшин, Воронов, Ковалюк и другие уже считали себя карагандинскими рабочими, но отъезжающих провожали, как гостей, едущих к мим в дом. Акыму, Балжан и другим давали рекомендательные письма, адреса своих близких и знакомых.

Старики Иван Потапов, Антон Левченко и плитовщик Илья Григорьевич пришли проводить Исхака. Горячий Исхак то и дело пускался в рассуждения:

— Что видел Иван прежде, кроме поселка Букбы и мельника Кривоглаза? Ничего не видел! А меня вот посылают в Донбасс. В Донбасс!..

— Да, ты перекрыл нас, — признался дед Иван.

— Перекрыл или недокрыл — это мы узнаем, когда он вернется, — пошутил Илья.

— Эй, давай руку! Если по возвращении не сумею обучить вас всех троих за три месяца, тогда не называйте меня Исхаком!

Поднялся занавес на сцене. В президиуме — всем знакомые лица. Из-за стола, разглаживая свои густые черные усы, встал Жуманияз. Пока в зале устанавливалась тишина, Жанабыл успел попрекнуть Канабека:

— Опоздали? Это у вас называется — подавать пример молодежи?

— У стариков всегда много забот. Только пять минут опоздания, а уже делаешь выговор. Что бы ты придумал, если бы я опоздал на десять минут?

— Вызвал бы на комсомольское собрание.

— От тебя всего можно ждать.

— Товарищи! — начал Жуманияз и запнулся. Он всегда был находчив на слова, а сейчас волновался, в голосе появилась дрожь. — Давно, двадцать лет назад, еще ребенком, с сумкой за плечами я один пешком в зимнюю пору уходил из родного аула искать работы. Сегодня вы, сыны Казахстана, не в одиночку, а сообща едете искать — не работу, нет, а знания. Русские рабочие, русские друзья собрались здесь, чтобы с почетом проводить отъезжающих. А там, в Донбассе и Кузбассе, вас ждут широко открытые двери. Поездка организована ради того, чтобы облегчить наш труд, сделать его более производительным. А достигнуть этого можно, только овладев передовой техникой. Не говоря уже о молодых рабочих, даже опытный кайловщик Исхак и тот не сможет без новых знаний поспеть за темпами Караганды. Поэтому я призываю: осваивайте богатую практику Донбасса и новую, социалистическую технику. Скажу прямо, как представитель профсоюза: только тот будет считаться передовым и полноценным шахтером, кто научится управлять машиной.

— Вот это правильно сказано, — поддержал Сергей Петрович. — Шахтер — великое звание.

Положив свой узелок на колени сидевшего рядом мужа, Балжан вскочила с места.

— Товарищ Щербаков! Даю слово, что вернусь машинистом электровоза!

Послышался басистый голос Акыма:

— А я освою врубовую машину!

Заикающийся молоденький парень, когда-то работавший в бригаде Хутжана, с трудом выговорил:

— Мне г-горно-спасательное дело!..

Голоса неслись со всех сторон. Зал наполнился гулом. Жуманияз поднял руку:

— Знаю! Все вы жадно стремитесь к знаниям. И добьетесь своего. Однако надо поторапливаться. Поезд скоро уходит. Группу, которая едет в Донбасс, возглавляет товарищ Исхак, а с теми, кто едет в Кузбасс, мы посылаем товарища Сейткали. Ну, счастливого пути, товарищи!

Последним попросил слова механик Козлов.

— Могу вас заверить, дорогие друзья: вы приедете в Донбасс как в родной дом. Весь опыт, все знания, которыми обладают донбассовцы, они передадут вам. Кланяйтесь от нас могучему Донбассу.

Люди дружно встали с мест и направились к дверям. К ним присоединились те, кто ждал в фойе. Шумная толпа двинулась к станции. Козлов шел рядом с Акымом, не переставая говорить:

— Он мой старый друг. Не только хороший мастер, но и замечательный учитель. Все, что знает, вложит тебе прямо в душу. В письме к нему я пишу обо всем. Ты не стесняйся. Спрашивай, если что будет непонятно.

Ковалюк и Лапшин шли с Балжан.

— В Донбассе сейчас сосредоточены все виды новой техники, — говорил Ковалюк. — Электровоз — не простая машина. Хорошенько учись электротехнике.

— Привыкай и к слесарному делу, — наказывал Лапшин, подняв указательный палец. — Без этого не станешь хорошим машинистом.

Дали звонок. Отъезжающие поспешили к вагонам. Балжан, задержавшись, посмотрела на своего мужа и сказала:

— О мой большеголовый! — коснулась рукой его подбородка и пошла в вагон.

Одни крепко пожимали друг другу руки, другие целовались. Акым прощался со своей прослезившейся тетушкой. Поезд тронулся.

— Счастливого пути! — раздались голоса.

Лес поднятых рук, множество глаз, устремленных на окна вагонов, провожали поезд, набиравший скорость.