Габиден Мустафин - Избранное. Романы

— Это учет отправленных вагонов.

— Сколько же отправили? Посчитайте.

Жумабай принялся считать, но все сбивался; пересчитывал еще и еще раз, не веря себе.

— Что такое? Вчера в это время было сорок пять, а сегодня уже семьдесят два. Нет, не может быть! Слишком много.

— Эх, друг! — сказал Ермек. — Плох твой счет.

Как бы Жумабай ни был слаб в подсчете, он хорошо знал истину: чем больше отправит вагонеток, тем больше заработает. Впрочем, труд его был напрасный: учет велся специальным человеком. Жумабай считал ради собственного интереса. Ему хотелось заранее знать, сколько вагонеток он отправил.

— Если бы я мог дойти до семидесяти двух, меня бы давно выше всех вознесли. Нет, не может быть столько. Ты, милый, поругай-ка тех, кто внизу задерживает вагонетки. Когда они там задерживают, у меня дело плохо идет.

— Вы сосчитайте все задержки, а потом скажите мне, кто задерживал, — сказал Ермек и поднялся с места.

Во все стороны шли разветвленные ходы. Их трудно разглядеть, темно, как в осеннюю ночь, когда небо обложено густыми тучами. Лампа светила скупо, света хватало лишь на то, чтобы не наткнуться на какой-нибудь выступ. Но Ермек шел, как по широкой улице. От одной выемки он переходил к другой, словно из комнаты в комнату в своем доме. И все больше отдалялся от действующих забоев. Здесь уже нигде нельзя было найти признаков жизни. То и дело встречались глухие выемки с давно выбранным углем. Местами кровля нависала так низко, что приходилось нагибаться. Вот начались заброшенные забои, в которых работали еще при англичанах.

Замерцали вдали три лампы, наметились контуры трех человек. Один из них оказался главным инженером шахты — Аширбеком. Он сидел на том самом куске угля, на который за минуту до своей гибели присел инженер Орлов. Аширбек просматривал блокнот Орлова с его давнишними записями. Двое рабочих поочередно бурили стену пневматическим буром.

— Лучше бы вам сесть немного в стороне, — невольно вырвалось у Ермека. Он вспомнил, как на этом самом месте натолкнулся в темноте на труп Орлова. — Что, все еще не пробурили? Видно, толстая стена.

— Кажется, приближаемся к цели. Уже прошли двадцать девять метров. Предположение Орлова оправдывается. Остался совсем тонкий слой стены, но признаков воды не заметно. Выходит, он знал об этом и без бурения.

— Да, он был знающим человеком, — подтвердил Ермек. — Я на него смотрел холодновато, считал чужаком. А теперь думаю: если подтвердится его предположение, нужно поставить ему на могиле памятник.

Они продолжали беседовать, эти два специалиста, один из которых опирался на науку, другой — на богатую практику. Уголь — не простая глина, которую легко обнаружить в любом месте: тут нужен сложный расчет, нужно чутье. Лист бумаги в руках Аширбека был исчерчен множеством линий. Указывая на чертеж своим толстым пальцем, Ермек спрашивал:

— Вы думали над тем, как бы нам поменьше израсходовать здесь крепежного леса?

— Думал, но решения не нашел.

— А если оставлять столбы из невыбранного угля?

— Обойдется дороже, чем деревянные крепи.

— Но ведь в Караганде угля больше, чем леса.

— Это верно. Но что уголь дороже привозного леса — тоже верно.

Один старался сберечь надземное богатство, другой — подземное. Ермек помнил, что при англичанах, когда в Караганде не было железной дороги, в лесе ощущалась острая нужда. Лес ценился очень дорого. И Ермек считал, что его предложение даст большую экономию.

Аширбек не соглашался с ним. Каждый упрямился и стоял на своем. Наконец решили обсудить этот вопрос вместе с Щербаковым.

— Пробили! Пробили! — закричали рабочие.

Они заглянули в отверстие. Воды там не было.

— Ну, Ермеке, можете начинать рубку этого пласта! — сказал Аширбек. — Значит, уровень озера в «Герберте» лежит ниже нашего забоя. — От радостного возбуждения его желтоватое лицо порозовело. — Угля в этом пласте много. Можно расширять объем подготовительных работ, не снижая ежедневной добычи.

— Так и доложим Щербакову, — сказал Ермек.

— Так и доложим, — подтвердил главный инженер.

Настроение у всех было приподнятое. На поверхность возвращались с шутками и смехом, их голоса гулко разносились по забоям. Когда добрались до уклона, Ермек отделился от товарищей.

Он шел по прямому как стрела, широкому и высокому коридору, стены и кровля которого были укреплены аккуратно уложенными толстыми бревнами. Чем дальше тянулся этот ход, тем больше он уходил вглубь. На ходу уклон ощущался явственно. Большое число подземных ходов брало свое начало от этого коридора. Из них поступал сюда уголь. Этот большой ход был пробит бригадой Ермека. Каждая стойка знакома Ермеку.

Далеко впереди засветились огни ламп. Доносился глухой рокот отбойного молотка. В забое работала бригада Акыма, которого Ермек научил владеть отбойным молотком и которому передал свой инструмент. Сейчас Акым изо всей силы давил на молоток, крепко держа его в сильных руках. Светло стало на душе Ермека, так светло, словно в ней загорелась шахтерская лампочка.

— Руби, мой орленок! — крикнул он, подойдя к Акыму.

Несмотря на то что Ермек был значительно старше своих любимцев Акыма и Жанабыла, он шутил с ними, как со сверстниками.

Акым все глубже впивался стальным стержнем в твердую стену. Услышав голос Ермека, он неторопливо оглянулся. Лицо вымазано то ли грязной водой, то ли потом. Дышал он прерывисто, нижняя толстая губа опущена. На нем непромокаемый комбинезон, на голове — медная каска, ноги обуты в резиновые сапоги, грудь обнажена. Своей высокой и мощной фигурой, широко расставленными ногами он напоминал батыров старого времени.

— Кстати пришли, Ермеке, — сказал Акым, улыбаясь. — Вода сильно прибывает. Вы же мастер останавливать ее.

— Когда иссякнет, сама остановится. А если не иссякнет, камерон выкачает.

Вода, набегавшая сверху, просачивалась сквозь кровлю. Под ногами хлюпала жидкая грязь. Для стока воды была вырыта канава, откуда воду выкачивал камерон. Напряженная работа не останавливалась ни на минуту. Крепильщики ставили крепи сразу вслед за забойщиками. Неподалеку от них грузили и отправляли наверх вырубленные уголь и породу. Все — и забойщики, и крепильщики, и вагонетчики — работали попарно. В одиночку действовал только камеронщик. Эта ударная бригада в большинстве своем состояла из передовой молодежи. В бригаде нельзя работать небрежно. Если один отстанет — подведет товарищей, остановит их работу. Да никто и не позволял себе отстать. За шестичасовую смену не было случая и шестиминутного простоя. Ни один не пожаловался на усталость, никто не замечал, как идет время.

Ермек восторженно смотрел на ребят.

— Молодцы, комсомольцы! Ну как, даете десять процентов сверх плана?